Волки

Ему снился огромный заброшенный дом со множеством пустых комнат, но где-то, в одной из них, доложен быть человек, с которым ему надо поговорить, чтобы решить что-то очень важное. Но Валерка не мог найти этого человека и бродил как неприкаянный по огромному дому. И страх накатывался на него волнами, и он не в силах был избавиться от одиночества. И все в этом сне сопровождалось тихой музыкой. Отчетливо слышались слова песни:

Душа тоскует, и глаза остыли,
Тревожит память, как осенний дождь,
И только ночь взмахнет крылом унылым,
Я вижу сон, что ты ко мне идешь.

Но дом был заброшен и пуст, и никто не шел к нему навстречу, и душа его тревожно сжималась и падала в гулкое пространство, и эхо отзывалось на это падение протяжным стоном.

Он стонал, ворочался с боку на бок, но сон все не проходил. И все попытки избавиться от одиночества были тщетными. Не мог он найти человека, который сумел бы его успокоить.

Неожиданно Валерка проснулся и сел на тахте. За окном просыпался рассвет. Возле тахты стояла Алина и озабоченно смотрела на него.

— Успокоился? — спросила она. — Ты прямо с ума сходишь. Чего беситься? Надо придумать, что делать, а не переживать. Твой Седой — прошлое, он уже старик и не в такой силе, как раньше. Есть и на него управа. Хочешь, я скажу кое-кому и с ним покончат.

— Кому? — не поняв, переспросил Валерка. — Кому ты скажешь?

— Есть у меня люди и посильнее Седого.

— Дура ты, — очнувшись от сна, сказал Валерка. — Не понимаешь ничего. Седой — волк, каких сегодня нет. Он — волк из прошлого. Ему твои крутые — пшик. Уж на что цыгане ни Бога, ни черта не боятся, и то он против них в одиночку ходит. Ему на жизнь свою наплевать. Душа у него кровоточит, и он впереди себя кладбище устроит.

Алина покачала головой.

— Тогда сиди возле него и не рыпайся, и ко мне больше не ходи, а то через тебя и я пострадаю. Сбежал от меня, бросил, когда тот цыган с ножом напал!

Это было правдой, и Валерка ничего не мог возразить ей. Отношения и в самом деле шли к своему закономерному концу. Он чувствовал, что девушка смотрит на него другими глазами и есть кто-то, кто интересует ее больше.

«Шалава, — подумал Валерка, — все они предают в трудную минуту, нечего на них надеяться!»

Злость охватила его.

— Ладно, пойду, — сказал он.

— Выпей кофе.

— Не хочется ничего.

Валерка направился к двери. Девушка попыталась загородить ему дорогу, но он отстранил ее и открыл дверь.

— Ты больше не звони мне, Алина, — сказал Валерка. — Ни к чему все это. А о том, что я тебе сказал, забудь. Не было ничего. Моя жизнь больше не должна тебя касаться.

— Ты что, сбесился, что ли? — возмутилась она. — Как хочешь, черт с тобой. Выкручивайся сам. — И сразу стала чужой и холодной.

Валерка вышел на улицу. Город только начинал просыпаться. Людей было немного, и все они были заняты сами собой.

Вдруг он словно натолкнулся на преграду. Перед ним стоял Гурано.

— Здорово, парень, погулять вышел?

Валерка отшатнулся.

— Не бойся, воевать с тобой не буду. Испугался, поди?

— Да, — просто сказал Валерка, — было немного.

— Ну и хорошо, что сознался, — дурак бы стал отнекиваться. Я тебя не трону, если дурить не будешь. Просто пригляжу. Чтобы ты чего не натворил.

И тут Валерка почувствовал невероятное облегчение, словно с души его камень упал.

«В самом деле, — подумал он, — с такой защитой, как этот цыган, бояться нечего. Седой все предусмотрел. Знает, на кого положиться. С Седым можно иметь дело!»

Гурано улыбнулся, показав золотые зубы, и чуть ли не пропел:

— Куда пойдем, милый?

— Надо бы Седого повидать, — сказал Валерка. — Покаяться хочу.

— Вот тебе раз! Неужели есть в чем? — развел руками Гурано.

— Да нет, ты меня не понял, я не подставлял никого, но от бабы своей ушел и больше к ней не вернусь.

— Это по-цыгански, — сказал Гурано. — Если душа твоя от нее отвернулась, значит, надо к душе прислушаться. А может, она чего тебе предложила? А? Ну, сознавайся, колись… Против Седого что-нибудь замыслила?

Валерка понял, что одно его неосторожное слово — и Алине больше не жить. И он промолчал.

Гурано взял его под руку, и они, как два закадычных друга, медленно пошли по утреннему городу.

Митя вспомнил об этом убежище случайно. Деваться ему было некуда, и он решил рискнуть. Старика этого он знал давно, но в последние два года посещал редко, только иногда звонил по телефону. Старик доживал свои дни одиноко, никого не привечая и трудно сходясь с людьми. Ухаживала за ним племянница, которая тоже была в возрасте, но сохранила бодрый вид и недюжинную энергию. Говорил старик редко, а выпивал с удовольствием и, когда собирались гости, сидел и смотрел на них своими уже почти бесцветными глазами, словно вопрошая: «Ну, что новенького скажете, такого, чего я еще не знаю?»