Волки

Митя пересел за руль.

— С Богом! — крикнул Митя, и машина рванулась с места…

Костолом чуть не поперхнулся от удивления, когда увидел Седого и Митю. Он как раз подносил ко рту кусок хлеба…

— Ну, дела! — воскликнул Костолом. — Вот это парочка: гусь и гагарочка…

Вид у Костолома был такой растерянный, что Седой засмеялся.

— Что здесь такого? — спросил он. — Все в ажуре, так и должно быть.

— Не все бывает так, как должно, — ответствовал ему Костолом.

— Философ! — изрек Митя.

Седого уложили на старом диване. Костолом и Митя сидели друг напротив друга на полуразвалившихся табуретках. Взгляд Костолома был тревожным.

— Дружка спас? — наконец вымолвил он. — А кто же тогда продал нас?

— Не вяжись, Колька, — вмешался Седой.

— Нет, пусть он ответит.

— За Гурано следили, а теперь еще и пацан этот раскололся, — сказал Седой.

— Зря ты ему веришь, Седой, я бы на твоем месте…

Костолом не успел закончить — рука Мити сжала ему горло и начала сдавливать его.

— Пусти, козел, — захрипел Костолом, — пусти, убью!

— Хватит, — резко остановил их Седой. — Разойдитесь. Митя, не тронь его, он тебя все одно не поймет. Другой он.

— Смотри, Седой, с пацаном накололся и с этим, — кивнул Костолом на Митю, — ошибешься.

— Моя забота, — ответил Седой. — А пока мы вместе, и ссориться вам вроде бы и не к чему. Всех менты ищут.

— Ладно, — согласился Костолом, — может, ты и прав, Седой. Но с этим, — он вновь кивнул на Митю, — мне еще придется разобраться, чую…

— Ты, Митя, езжай к своим цыганам, отдай им остальные деньги и, если сможешь, уговори их не трогать нас. И без них забот хватает.

— Пойду я, Седой, — сказал Митя, — попробую все сделать, как ты просишь, а что из этого получится — одному Богу известно.

И Митя вышел. Горькое ощущение осталось у него после разговора с Седым. Митей снова овладело постоянно преследовавшее его чувство отрешенности. Не спасала даже Алина. Хотя, конечно, душа его немного оттаяла. Его по-настоящему беспокоило то, что Седой остался с Костоломом, а тот долго не рассуждает — сразу пускает в ход нож или пистолет, для него человеческая жизнь ничего не стоит. Он и себя не щадит, и других не жалует.

Поначалу цыгане встретили Митю настороженно. Чувство тревоги, которое они заметили в Мите, передалось и им. Но как только Митя выложил на стол деньги, настороженность стала понемногу уходить.

— Отдал все-таки ловэ твой кореш! — с удовлетворением констатировал один из молодых цыган. — Долго он с ними расставался, жалко было. Любит деньги, наверное?

— А ты не любишь? — перебил его другой.

Они рассмеялись.

— Сами ловэ для меня чепуха, главное то, что на них сделать можно.

— Что же ты хотел бы на них сделать? Купить что-то?

— Свободу, братец ты мой, — ответил молодой цыган.

Окружающие одобрительно закивали.

— Верно говорит. За маленькие ловэ можно получить еду, а за большие — свободу! — Это сказал Тари, которого Митя, поглощенный важным делом — передачей денег, поначалу и не заметил.

— Зачем тебе свобода, Тари? — удивился Митя, — ты и так свободен. Что хочешь — то делаешь, куда хочешь — туда идешь! Это я в загоне, мне назад дороги нет, обложили меня, как волка. И чувствую — гонят на пулю.

— Не торопись к смерти, морэ, — раздался чей-то голос, и Митя узнал Савву.

— И ты здесь?! Надо же, все собрались! Словно ждали моего прихода.

— Мы верим тебе, Митя, значит, ждем, — сказал Савва. — Сердце подсказывает, что ты никого предать не можешь. Только слышал я, рома говорят, что и у тебя руки связаны.

— Что ты хочешь сказать? — спросил Митя.

— Эта женщина… — не договорил Савва.

— Она здесь ни при чем, — резко ответил Митя. — Ее вы не трожьте.

— Зачем она нам? Это твоя забота, — сказал Тари, — но ты остерегись, это не цыганка. Если она одного предала, она и тебя может подставить.

— Разберусь, — угрюмо ответил Митя. — Душа не может вечно в злобе жить, ей отогреться надо.

— Чачипэ[16], — согласились цыгане.

— А если ты хочешь душой отойти, поедем со мной в табор! — предложил Тари.

Глава 10 Среди цыган

… Знал, что всем отпущен срок —
Беспокоилась душа!
Отчего — понять не мог —
Жизнь уж больно хороша!

Первое, что услышал Митя, подходя к табору, была песня. И все события последнего времени сразу показались незначительными, отошли в сторону. Нет, они не забылись, но на первый план выступила музыка и, как всегда, заполонила его душу. Почему-то вспомнился Седой: «Как он там? Жив ли?» А еще в душе Мити вдруг всколыхнулось до сих пор ему непонятное и оттого еще более сильное чувство к Алине. Захваченный песней, он стал думать о том, что Алина поможет ему выбраться из той тьмы, куда он забрел не по своей воле. А песня звучала и продолжала будоражить сердце: