Волки

Но Митю не тронули, и это было странно. Может, знали о его дружбе с Седым и Жиганом, а может, пришелся он по вкусу блатным? Кто знает? И даже Щеголя ему простили.

Любви к Рубинте у Мити не было, только дикая щемящая жалость, словно к удивительному, рано распустившемуся цветку, который быстро стал увядать. А еще у него была надежда на то, что удастся вырвать Рубинту из этого ада…

Но надо было заниматься делами, жизнь не стояла на месте. И вот в один из вечеров, возвращаясь к Рубинте, Митя еще издалека увидел толпу, стоящую перед деревянной развалиной. Навстречу ему выбежала Карповна.

— Скорее, скорее, беда! — кричала она.

— Что случилось? — тревожно спросил Митя.

— Беда, беда, — только и повторяла она.

— В чем дело? — крикнул Митя.

У ворот стояла машина «скорой помощи». Два санитара несли носилки. Митя ринулся к ним и увидел на белом пятне подушки окровавленное лицо Рубинты. Она была еще в сознании.

— Кто тебя?

— Не надо об этом. Все настоящее — не вечно. Ты, Митя, добрый, ты научил меня любить!.. Блатные мне говорили: «Повезло тебе, цыгануха, странный человек к тебе пришел…»

И она заплакала. Митя наклонился над ней и стал исступленно целовать мокрые от слез глаза Рубинты. Ее внесли в машину. Позже Митя увидел, как из дома вывели Щеголя. Он был в наручниках и шел, низко опустив голову. Поравнявшись с Митей, Щеголь с ненавистью взглянул на него и прошептал:

— Все из-за тебя, гнида. Была она проституткой, проституткой бы и осталась. Принесла тебя нелегкая на нашу голову. Не успел я тебя пришить, каюсь…

Митя бросился на Щеголя и ударил его, тот упал на колени. С трудом оторвали Митю от Щеголя и отбросили в сторону…

«А потом Рубинта умерла, а Щеголя расстреляли… Нет, не может быть?! Кто-то из толпы назвал это имя… По-моему, я видел ее лицо? Оно мелькнуло в толпе… Может, Рубинта жива? Есть же вторая жизнь?»

Снова возникло перед ним лицо Рубинты и зазвучал ее голос:

— Ты научил меня любить!

— Вот она — щедрость жизни! Одну — я не любил и пытался спасти, но не сумел, а вторую — любил, и она меня предала, а я…

Он оборвал себя на полуслове.

— Расплачиваюсь за жизнь, — с трудом договорил Митя. — Жизнь — дьявольское царство. Лезу туда, там интересно, но опасно. А кому охота рисковать? Почему же я не могу иначе?..

— Пусть Ружа у Рубинты спросит… — послышался голос.

И Митя очнулся от воспоминаний…

…И вдруг оживление наступило среди цыган. Они о чем-то переговаривались, указывая на тропинку, идущую из глубины леса. Там возникла сначала еле заметная, а потом все более и более отчетливая женская фигура с ребенком на руках.

— Ружа! Ружа идет! — закричали женщины.

— И Рубинта с ней!

— Бэнг к нам идет!

Некоторые из цыган разбежались, но большинство осталось — любопытство пересилило страх.

— Что вы, ромалэ, в самом деле, не знаете, что ли: человек с крестом — счастливый человек, и отец его не Бэнг, а Дэвла, — сказал старый Джумасан. — А главное — он судьбу точно предсказывает.

— С ума сошел, старик, — закричала Пхабай, — ты что, забыл, что от гаджё родила Ружа?

— Не твое дело, — ответил Джумасан, — пошла прочь! — И Пхабай, как побитая собака, отошла в сторону. Цыганский закон повелевал ей слушаться мужчину, тем более старика.

Чем ближе подходила Ружа, тем более испуганными становились цыгане. Многие стали расходиться. Только старый Джумасан по-прежнему стоял на месте и ждал ее приближения. Ружа подошла к нему и поздоровалась. Джумасан ответил ей.

— Что с ними такое? — спросила Ружа, хотя в глубине души она прекрасно понимала своих соплеменников. Джумасан махнул рукой.

— Э, милая, будто и не знаешь, дикие они. Все из-за этой приметы, креста.

— Чепуха все это, — ответила Ружа, — хотя девочка многое может. Природа ей это дала.

Джумасан согласно кивнул.

— Здорово ты сказала. Именно не Дэвла и не Бэнг, а Природа.

— Так моя душа чувствует, — еле слышно проговорила Ружа.

— Душа душой, — сказал Джумасан, — а жить все равно нужно. Как живешь-то одна? Цыганке одной трудно.

— Гадаю, пхуро.

— И что, много дают?

— Да всяко бывает, иногда и поголодать приходится.

— Дикие мы все же, — покачал головой Джумасан, — и я такой же. Зачем они тебя объявили магэрдо, что ты им сделала? Ведь буквально приговорили… И барон не возражал.

— Что барон, — сказала Ружа, — барон против всех не пойдет, иначе он бароном не будет. Знаешь, пхуро, есть у меня думка — уйти в деревню. Ведь живут же там цыгане оседло. Хулай там с семьей живет. А то скоро осень, по ночам в лужах вода замерзает, а спать приходится чуть ли не на сырой земле. Что палатка? Одно название. Да и одежонка ветхая, еле тело прикрывает. А ведь у меня Рубинта. Цыганские детки даже в повозках дрожат от холода.

— Ты мне вот что скажи, милая, слухи ходят разные, но я им не верю. Кто же отец Рубинты?

— Хороший он человек, пхуро, хотя и гаджё. Кузнец он. Любила я его сильно. — И Ружа показала куда-то вдаль, где остался тот, кого она любила.

— Что ж ты с ним-то не осталась?

— Просил он меня, да я не захотела табор бросать. А вот видишь, как все вышло: я не хотела от вас уходить, а вы меня прогнали.

И снова, уже в который раз, Джумасан повторил: