Волки и вепри

Торкель поднял полные слёз глаза на Хравена. Тот — небывалое дело! — опустил взор.

— Ну ты же… — начал Волчонок осипшим голосом. — Ты же можешь. Я знаю. Я верю. Братец Ворон, я не слеп и не глуп, хотя вы все и раздаёте мне подзатыльники. Много я видел, братец Ворон, из того, на что ты способен. Эрна… ты же сам говорил. Это не вчерашний труп. Это… её убили только что. Ты же заметил. Я умоляю тебя… Ведь можешь?

— Ведь могу, — Хравен глядел куда-то в сторону, — да не хочу. Дорого станет.

— Я заплачу, чем скажешь! — воскликнул Торкель с безумной надеждой.

— Ты не расплатишься, Волчонок! — покачал головой колдун. — Слишком высока цена.

— Я расплачусь с тобой сполна, Хравен Увесон, — волчья тоска заливала душу юноши, выплёскиваясь из горла и глаз, — и в этом я клянусь.

— Хорошо же, — чародей посмотрел на него сверху вниз, и ничего не увидел Торкель, кроме холодного, беспощадного мрака, — но знай, что однажды ты заплатишь за её жизнь своей. Не сейчас, разумеется. Гораздо позже. В самый неподходящий час. И тогда ты пожалеешь.

— Не пожалею, — обещал Торкель[19].

7

Выезжали в ночь. За час до рассвета. На том настоял Сельмунд, а братья и не возражали.

Мертвецы, и те, что пришли с Ниданеса, и Белые плащи, лежали, как и положено мертвецам, хладные, бездыханные, неподвижные и, увы, вонючие. Как и их обезглавленная повелительница. Из чего Сельмунд заключил, что — да, проклятие снято, и вручил викингам плату.

Пока Лейф пересчитывал золото, бывший регинфостри наследника престола говорил:

— Я, конечно, вам премного благодарен. Однако вы, конечно, понимаете, что мне придётся вас изгнать из города. Вы убили Её Величество, Его Высочество, злоупотребили гостеприимством и вдобавок осквернили королевскую могилу. Лучше бы горожанам вас не видеть.

— Не скромничай, Сельмунд Косой Барсук, — усмехнулся Хродгар, — вешай на нас все злодеяния, с какими не справилась городская стража. На мёртвых-то теперь не повесишь…

— Повешу, не сомневайся, — заверил Сельмунд, — но вам бы лучше сюда не возвращаться.

— Если и вернёмся, — ответил Хродгар, — то нескоро. И — с кораблями, полными бойцов. И лучше бы тебе к тому времени подновить городские укрепления. Хотя не хотелось бы сойтись с тобой на секирах, Барсук. Но что ты станешь делать с этим дворцом?

— А сожгу в пепел, — пожал плечами Сельмунд. — Или нет, не сожгу. Буду водить сюда гостей города. За деньги. Корчму тут поставлю, винный зал, двор гостиный, весёлый дом со шлюхами. Скажу Альварду, пусть придумает красивых легенд, а песнесказители потешают ими народ.

Тут бодро подковылял упомянутый Альвард, обмахиваясь листком пергамента:

— Вот, закончил, едва чернила просохли, можно запечатать и отправлять…

Наткнулся взглядом на викингов, опустил глаза. Хаген сказал:

— Отрадно видеть, что учёный муж снова в деле. Здорово помог нам твой сын. Быть может, из поросёнка вырастет ещё достойный человек.

— А. Это. Ну ты тоже не хворай, викинг, и счастья тебе на пути, — пробубнил Альвард.

Сельмунд пробежал письмо глазами, свернул его и запечатал. Вернул Альварду:

— Отправь с пустельгой в Северную четверть, — и пояснил викингам, словно оправдываясь, — там осталась королевская родня. Потомки тамошнего ярла и Мэвы, сестры Хорсе Весёлого. Они рода конунгов, пусть и по женской стороне, пусть пришлют кого-нибудь. Сидеть на троне.

— А ты сам отчего не сядешь? — удивился Хродгар.

— А зачем оно мне надо? — подмигнул Сельмунд косым глазом.

Хродгар задумчиво поскрёб затылок.

— Я перестаю тебя понимать, герре Сельмунд, — проговорил молодой вождь. — Зачем ты повелел нам убить ребёнка? Чем малец тебе помешал? Я бы понял, если бы ты сам хотел сесть на престол, но… Полагаешь, ты не справился бы с юным королевичем? Не смог бы его перевоспитать, а позже избавиться? Верно ли я думаю, что ты боялся его мести?

Сельмунд отвернулся. И тихо произнёс:

— Я не самый храбрый из мужей, это так. Я мало боюсь простых смертных, и живых, и неживых, но я боюсь не простых смертных. Не знаю, следует ли вам знать о том, но… Эрнгард дворецкий сослужил мне последнюю службу. Были у него подозрения, что мальчишка не так прост. Кольгрим — сын ведьмы. В жилах его — кровь, отравленная чарами. Когда умирает ведьма, её сила — вам это ведомо — переходит ученику или ближайшему из родичей. Малец и так мог бы вырасти сильным колдуном, но по смерти матери… Видрир Синий предупредил меня. Перепуганное дитя, чья душа искалечена колдовством… То, что устраивала Хейдис, показалось бы милой шалостью. Не мне было бы удержать бурю конца времён.

Хродгар бросил взгляд на Хагена. Тот стоял, как каменный столб.

Тут подал голос Лейф:

— Сдаётся, ты переплатил нам, сын Сигмунда. Здесь три тысячи!

— Отчего такая щедрость? — усмехнулся Хродгар.

— Не моё, не жалко, — двинул плечами Сельмунд, — это не мои деньги, а те, что вам посулила моя покойная, безвременно ушедшая супруга. Но, Хродгар хёвдинг, на то, что было обещано в придачу, с моей стороны даже не рассчитывай.

— Невелико горе, — засмеялся тот, — барсучьи окорока я люблю тушёными в сметане.

На том и распрощались.