Волки и вепри

Старик лишь покачал головой, обводя глазами стаю. По двору сновали слуги, накрывали на стол, несли скамьи — погода была хорошая, и сидеть решили под ясным небом. Слышались грозные окрики Свавы. Хаген умылся у бочки с дождевой водой, отряхнулся, достал трубку и вскоре задымил, оглядывая подворье. Отметил, что морской король живёт сравнительно скромно. С другой стороны, а много ли надо в его-то возрасте?

— Э, Лемминг! — окликнул его Арнульф. — Иди сюда, что ты как чужой. Четыре года не виделись! Не потерял ли мой перстенёк, не пропил ли первую свою плату от меня?

Хаген пожал морщинистую, но ещё крепкую руку, обнял старика, поднял указательный перст:

— Это кольцо у меня заберут вместе с пальцем. Но скажи-ка, Седой: ты получил ли ворона с нашим письмецом?

— Так и говори: «с моим письмецом», хитрая твоя морда, — тихо проговорил сэконунг, прищурившись, — это ведь ты писал? И не ошибусь, если предположу, что и замысел — твой?

— Так и есть, — пробасил сзади Хродгар, — просто Хаген скромничает.

— Скромность мужа не красит, — заметил Арнульф, — тем более, что выдумка мне по нраву. Погуляем на славу! Вас это кое-чему научит, а меня позабавит. Напоследок…

Ох и не понравился Хагену голос Арнульфа Иварсона! Не клёкот орлиный, не звон тинга мечей, нет — хрип загнанного волка, скрип гнилых вёсел в гребных люках, скрежет ржавого железа, вот чем дохнула речь Седого. На миг, но — этого хватило.

«Не напрасно ли тянем Орла на дорогу чайки?» — тягостно подумалось Хагену.

Обед, умеренные возлияния и неумеренные беседы о былом затянулись часа на три. Трепались бы ещё, да Бьярки так разморило от пива и солнца, что он заснул и свалился под стол. К тому же, Свава напомнила Арнульфу, что, мол, у тебя вечером ещё гости будут.

— И в самом деле, — спохватился Седой. — Ты мне одёжку выбрала? Тогда идём, приведёшь меня в порядок. А то у меня руки трясутся — тесёмки на сорочке до Йолля не завяжу…

И удалился.

Друзья перенесли Бьярки в тень под яблоней и вернулись за стол. Торкель и Лейф помогли собрать посуду, поглядывая на служанок, а Хаген развернул на освобождённой столешнице карту. Крак и Хродгар раскурили трубки и подсели ближе. Вскоре вышел и Арнульф. Борода и длинные волосы были вымыты, расчёсаны и свободно развевались на ветерке. Облачился старик в широкие штаны, подвязанные чуть выше щиколоток, белоснежную рубаху без узоров и хорошие туфли на босу ногу. Никаких украшений, никаких оберегов. Хаген подумал не без печали, что Арнульф Седой выглядит очень нарядным и готовым к смерти.

Морской король уселся во главе стола, наполнил чарку водой, шумно хлебнул:

— Ну, друзья, поговорим о делах.

Слово взял Хродгар.

— Прошёл слух, будто бы в Эйреде назревает большая война. Говорят, Южная пятина разбогатела за последние годы на торговле с Форналандом и другими землями, и мало страдала от набегов и всяческих напастей. Меньше, чем прочие пятины Эйреда…

— Это правда, — вставил Лейф. — На торгах в Хлордвике, да и не только, полно товаров, которые везут из Маг Эри. Города там растут, как грибы…

— И церкви, — добавил Хаген. — Богатые церкви и монастыри.

— Не без того, — согласился молодой вождь. — У них на престол взошёл новый конунг, некто Кетах, сын Морна, из рода Ан-Клайдов, или как-то так. Он, как говорят, заботится о том, чтобы все в Эйреде приняли веру Креста, грозит разогнать Круг Высоких Вязов, перебить друидов и вырубить священные рощи, а в их древней столице, забыл, как она называется, поклялся сжечь храмы старых богов и построить самую большую церковь, какую видел мир.

— Он столь набожен? — с сомнением в голосе спросил Арнульф.

— Кто его знает, — пожал плечами Хродгар, а Хаген добавил:

— Думается мне, плевать он хотел на Белого бога и на всех святых. Он не взял себе даже нового имени в крещении, и не удивлюсь, коли при дворе у него служат чародеи. Нет, здесь всё дело в деньгах и во власти. Как известно, проще управлять теми, кто поклоняется одному богу, а не трём дюжинам. Опять же, как известно, пошлины и подати в пределах Форналанда, как и прочих крещёных стран, существенно ниже, а условия для торговли выгоднее, чем при заключении сделок с язычниками. Опять же, на ионитов в Ронадале смотрят как на людей, а на язычников — как на чудовищ. Это, видимо, сильно заботит Кетаха конунга…

— Глупость какая-то получается, — махнул рукой Арнульф, едва не сшибив кувшин с водой, — я не назову разумным правителя, который такими речами навлечёт на себя гнев соплеменников. Почти весь Юг окрестили несколько веков назад, и что-то я не заметил смягчения нравов! Раньше языческие короли грызли друг другу печень, а теперь тем же занимаются крещёные правители, а священники завывают, что так хочет Бог. И я слышал, что там уже жгут сельских знахарок, учёных людей и просто дурачков, якобы за чёрную волшбу, на потеху народу.