Вольно, генерал II: Моя утренняя звезда (СИ)

— Брак — изначально демоническое изобретение, чтобы отсуживать друг с друга состояние. Это скорее сделка, заключение безжалостных юридических уз. В чём проблема? Это люди взяли с нас пример.

— Брак связывает души людей на небесах, а какие души могут быть у вас? Ад — коллектор, а вы, демоны, всего лишь крысы, снующие по нему, погрязшие в пороке, — Теодор говорил, и каждое его слово превращалось в паззл от большой и праведной проповеди.

— В пороке… — хмыкнул Молох. — Какие громкие слова. Впрочем, меньшего и не стоит ожидать от главы инквизиции. Вас ещё не отстранили? Помнится, про вас существует целая легенда.

— Это в прошлом, — Теодор сжал ладони в кулаки. — Я сделал это во благо, чтобы спасти свою душу. Это было моим долгом.

— Или огромной ошибкой? — прищурился Молох. — И ты до сих пор каждый вечер переживаешь тот момент, когда рубишь голову собственному любовнику. Не так-то ты безгрешен, каким хочешь показаться. Можешь изображать из себя святого, сколько тебе будет угодно, но меня ты не обманешь. Я знаю, кто ты и на что способен, а праведные речи можешь оставить для подчинённых. Знаешь, ты даже мог не хватать меня подобным образом, а просто вызвать на стаканчик виски.

— И упустить возможность применить силу против такого, как ты? Тебе всё в пользу, грязный демон, — сурово возразил Теодор Розенберг.

— А для ангелов у вас такие же «комплименты»? Или вы называете друг друга святейшими и преподобными?

— Не заговаривай зубы, — произнёс инквизитор. — А отвечай за проступки. Ты убрал Сатану с дороги на пути к безграничной власти, и ты думаешь, что всё пройдёт так гладко?

— Уже прошло, — с вызовом бросил Молох. — Я главнокомандующий, и в моём распоряжении все полки Ада. Поздновато вы со снятием полномочий. Ах да, — он оскалился, — у вас нет для этого власти. Демонические дела вас не касаются. Я думаю, мы можем мирно разойтись. Освободите меня, я чем-нибудь искуплю то, в чём меня обвиняют, и мы разойдёмся как в море корабли. Сколько вы хотите, господин главный инквизитор? — из уст Молоха это звучало как издёвка. — Может, вы хотите себе сладенького мальчика?

Теодор с размаху ударил Молоха по лицу, и тот лишь расхохотался со всем презрением, накопившимся в течение беседы. Розенберг повторил процедуру, заставив Молоха подавиться смехом. В этот раз главком сплюнул кровь на ботинки инквизитору.

— Я выплачу вам компенсацию, — с холодной ненавистью произнёс Молох. — Всё это — совершенно лишнее. Меня ждут дома. А вас? Ах да, — он кивнул сам себе, — некому. Вы же его прикончили.

— Я смотрю, тебе нравится тыкать меня в это носом, — Теодор взял Молоха за грудки. — А если я поищу, во что ткнуть тебя? Не боишься?

— Заставь меня бояться, и мы посмотрим, насколько успешно ты с этим справишься, Теодор, — усмехнулся Молох. — Я уже тысячелетия не чувствовал настоящего страха. Если тебе удастся заставить меня бояться, я объявлю в Аду праздник в тот же день. Тебе не помешает лишний выходной хотя бы на какой-нибудь территории. Заработался поди.

— Тебя это в любом случае не касается, — Розенберг отпустил рубашку Молоха, и тот вновь откинулся на стуле, пошевелил скованными руками.

— Ты ведь всё это затеял по собственной инициативе, никто тебя не просил. Скажи, зачем весь этот спектакль, и я всё устрою. Может быть, даже исполню твоё желание. Хочешь душеньку своего любовника, м? — Молох ощущал себя хозяином положения и наслаждался этим.

И получил по лицу ещё раз.

— Творцу плевать, что происходит в Верхнем мире. Или ты вдруг захотел стать его бичом? Хорошее звание, громкое. «Я бич Божий!». И все монахи твои.

Снова удар.

— Превышаешь полномочия, как сейчас, — ухмыльнулся Молох распухшими губами прямо в лицо инквизитору. — Давай, говори желание, я его исполню, и мы разойдёмся.

Теодор стоял перед демоном и часто дышал, пытаясь унять внутреннюю злобу. Главному инквизитору совсем не пристало испытывать подобные эмоции, но от своей натуры Розенберг никуда деться не мог. Слишком много порока и слишком мало средств для борьбы с ним. Он действительно не мог напугать главнокомандующего, как ни пытался. Неужели этих демонов больше ничего не берёт?

«Милое средневековье, как же давно это было», — вздохнул про себя главный инквизитор.

— Насколько я помню, ваше святейшество, — с издевкой произнес Молох. — Ваша вера позволяет мне приобрести несколько индульгенций и уйти с миром.

— Верно, — согласился Розенберг с кислой миной. — Но ты действительно надеешься уйти так просто от правосудия? Две недели за решёткой тебе точно светят.

Молох присвистнул. Для него две недели — это ничто. Просто миг. Он не подозревал, что у главного инквизитора имеется козырь в рукаве.

— Две недели без насилия и порока. Мы полностью лишим тебя сил и заставим осознать, что ты играешь с теми, кто тебе не по зубам, — Теодор присел, изучая Молоха взглядом.

— Вы появились после падения Люцифера, так что для меня вы все здесь — сборище развоевавшихся юнцов. Сидеть я не буду. На индульгенции мой секретарь выпишет вам чек.