Вольно, генерал II: Моя утренняя звезда (СИ)

Молох с усилием разорвал оковы, но инквизиторы оказались быстрее. Когда главком вскочил с места, в дверь тут же вошли охранники и скрутили его.

— Две недели без насилия и порока, — констатировал Розенберг, заглянув в опухшие глаза Молоха. — Две недели.

Главком зарычал и с вызовом клацнул зубами перед лицом инквизитора. Он и представить себе не мог, что его может ожидать в казематах. Его не без усилий увели. Охранники узнали много грязных ругательств, сменяющихся угрозой расправы.

Молох попал в одиночную камеру с крохотным окошком, защищённом прутьями. Непонятно, кто, по мнению инквизиторов, мог туда поместиться, но они рассматривали это как путь к побегу. И залатали хорошенько. Отбывание срока показалось ему сущим пустяком. Ну, пропадёт он на две недели, побродит по закоулкам своего безумного разума и вернётся. Может быть, Люциан даже не успеет взволноваться. Жаль только, что форму отняли, оставив какие-то как будто уже ношенные портки. Еда — паршивая как нигде. Главнокомандующий планировал сидеть на нарах и медитировать, изредка прерываясь на короткие тренировки. Молох хватался за прутья в окошке и подтягивался, чтобы не скучать. Просуществовать таким образом ему дали недолго.

Они поймали Люциана.

Заставили раздеться.

И служить приманкой.

Инквизиторы знали легенду о Тантале и решили вживую проиграть с участием Молоха. Главнокомандующий раскусил тактику и грязно выругался. Ясно, почему всего лишь две недели. Для демона, неистово что-то желающего, две недели могут уподобиться годам.

— Опять мы в каком-то дерьме, — вздохнул Люциан.

Его почти обнажённого посадили на стул недалеко от Молоха. Тот не мог отвести взгляда от голых коленей, которые так хотелось погладить. Ох уж эти гладкие и мягкие бёдра Люциана…

Моргенштерн чувствовал себя не в своей тарелке. Опять он во что-то вляпался после крепкого удара по голове. Никакой жизни — сплошные похищения. Да когда ж всё это кончится и судьба наиграется с ним? Хотя он, вероятно, просто требовал слишком многого от жизни.

Он с сожалением посматривал на главнокомандующего, который всеми силами пытался показать охране, что до Люциана ему нет никакого дела. Но это ложь, самая что ни на есть. На самом деле в нём пылала страсть, выхода которой он дать не мог. Молох хотел разнести всё до основания и уткнуться носом в грудь Люциана, жадно втянуть носом дивный аромат его тела. Моргенштерн сочувственно посматривал в его сторону и пытался сидеть как можно скромнее.

В набедренной повязке Моргенштерну было очень не по себе. Его сковали теми же оковами, что и Молоха, когда лишили того сил. Нельзя было сотворить ничего серьёзного, максимум — просто не замёрзнуть в этом подземелье.

— Они ненавидят демонические браки, но при этом заставляют страдать обоих, — хмыкнул Люциан. — Я просто тащусь от такой железобетонной логики. Правда. И в горе, и в радости мы с тобой вместе.

Молох поморщился. Вместе? Да он, сколько ни пытался, до Люциашки так и не смог дотянуться. Тянул мощные руки, надеясь сдвинуть, согнуть прутья камеры, но так ничего и не получал. Люциану тоже хотелось потрогать Молоха, но его желания были гораздо скромнее. Хотя, конечно, ему хотелось бы, чтобы Молох мог погладить его по коленке или по щеке. Иногда Моргенштерн поддавался воспоминаниям об их сексе. Когда большой и настойчивый Молох закрывал собой от Люциана весь огромный и враждебный мир. Не оставалось ничего, кроме пламенных губ и горячих ладоней, частого дыхания и огромного желания.

Возбуждённые и разлученные, Молох и Люциан смотрели друг на друга, но не могли насмотреться. Желали, но не могли утолить мучающего их голода друг по другу.

Как не мог Теодор Розенберг до конца заплатить за свой проступок. Поговаривали, что его до сих пор преследует призрак убитого любовника.

========== Оказия 30-2: Моё личное ==========

Заключение — полезная вещь, когда необходимо что-то тщательно обдумать. Молох сидел в камере и медитировал, пытаясь не смотреть на Люциана слишком пристально. Последнего это немного смущало. Главнокомандующий в позе лотоса сидел на нарах и желал как можно громче разнести всё вокруг, чтобы прутья полетели прямиком в Розенберга.

— По-моему, сейчас поздновато для восстановления справедливости, — обронил Люциан, закинув ногу на ногу. — Мы натворили столько, что расплаты хватит надолго.

— К чёрту расплату, — качнул головой главком. — Я выкуплю у этого мастака индульгенции, и всё будет в порядке. Мир всё так же стар, продажен и податлив.

— Как шлюха, — догадался генерал.

— Как шлюха, — подтвердил Молох.

— Странно видеть тебя сидящим спокойно и на месте, — произнёс Люциан с улыбкой. — Обычно ты либо крушишь что-нибудь, либо нападаешь на меня.

— Нападки? Так ты называешь моё стремление к тебе? — хмыкнул главнокомандующий.

— Ну, скажем так, — генерал пошевелил плечами затекающих рук, — для тебя что крепость взять, что со мной в постель лечь — одно и то же.