– Князя Федора Бельского яз взял под свою руку, – молвил Иван Васильевич. – Мыслю, сие добрый почин: за ним прочие смелей к нам переходить будут.
– Верно сие, – согласился дьяк Курицын, – токмо ведай, государь, что в епистолии, сиречь в грамоте, к нонешнему папе Сиксту еще в марте шесть тысяч девятьсот восемьдесят четвертого года[104]
князи литовские православные били челом и молили папу о милостях, об уравнении их с латынянами и о приведении их в унию с Рымом. Меж подписей под сей челобитной была и подпись князя Федора Бельского. Двурушники искони все сии князи русско-литовские.– А пошто у вас очи да уши, – усмехнувшись молвил Иван Васильевич, – на то вы и дьяки, дабы все слышать и видеть, дабы самим обманщиков всех обмануть государству нашему на пользу. Что ж до князя Федора Бельского, то ему ныне лет двадцать семь, а то и менее. При подписании же грамоты папе было ему лет двадцать с чем-то. Не сам тогда мыслил, за чужим разумом шел.
– Верно, государь, – поддержал Ивана Васильевича боярин Ховрин, – грамоту же сию подписывали родственники короля князья Слуцкие. Они же старшие родственники князь Федора Бельского. Подписали и такие вельможи, как князь Димитрий Вяземский, Ян Ходкевич, великий гетман и маршалок князя литовского, и Якуб, главный писарь князя литовского, и прочие, да и архипастыри православные: епископ Мисаил, киево-печерский архимандрит Иван и свято-троицкий архимандрит Макарий из Вильно.
– Такие вот, – вмешался дьяк Андрей Федорович, – не токмо юного, но и старого обдурить смогут, но тем паче нам за князь Федором наблюдать надобно, дабы еще кто не смутил его.
Иван Васильевич весело усмехнулся и молвил, глядя на толстого Майко:
– Дебел-то ты дебел, а как борзо и ловко петлю закинул, всех нас охватил и к тому, что Федор Василич о двурушничестве сказывал, неприметно притянул… – Все рассмеялись, а государь продолжал: – Ин быти по сему! Теперь же читай, Федор Василич, грамоту нашу королю угорскому Матвею Корвину, которого ты нам явил не токмо великим воеводой, а и государем вельми острого ума, ревнителем наук и художеств.
– Сие так, государь, – сказал дьяк Курицын, – и мы с Майко, составляя королю грамоту, тщились быть достойными ему собеседниками.
– Читай, – приказал Иван Васильевич.
Курицын прочел вступительную часть грамоты, где безо всякой лести, но весьма почтительно упоминается о могуществе короля венгерского и о могуществе государя московского, свергнувшего татарское иго и уничтожившего Большую Орду.
– Еще напиши тут, – перебил дьяка государь, – что в давние, дотатарские времена у Киева с Угорской землей было докончание о дружбе, к великой и взаимной их выгоде торговля велась.
– Впишу, государь, – молвил дьяк.
Далее Курицын писал от имени государя московского, что ныне необходимо как можно скорее утвердить договор, заключенный в Москве между обоими государствами, и разменяться грамотами, ибо обе державы уже договорились начать вместе войну против Польши в удобное для того время. Кроме того, русский государь требовал за свою военную помощь, чтобы король Матвей доставил ему: «художников, умеющих лить пушки и стрелять из оных»; размыслов,[105]
а также серебряников для делания больших и малых сосудов; зодчих для строения церквей, палат и крепостей…– Впиши тут, – опять перебил государь своего дьяка: – «У нас есть серебро и медь, но мы не ведаем, как выгодней очищать руду. Услужи нам, пришли рудознатцев и умельцев по сим делам. Мы же услужим тобе дорогими товарами…»
Заслушав черновую грамоту до конца и внеся еще некоторые поправки, Иван Васильевич приказал к ужину переписать ее на пергамент.
– Помощников же собе ты, Федор Василич, уж сам избери да возьми добрую стражу и поезжай вместе с послами угорскими в столицу их. Буду к королю Матвею с большим поклоном от моего лица государева…
Позавтракав, государь продолжал свою беседу:
– Окончим с посольством в Унгарию и будем баить о посольстве в Молдавию, и о сем, Димитрий Володимирыч, ты сугубо с нами подумаешь как великий казначей наш. Помнишь, есть у нас черный соболь, цены ему нет…
– Помню, государь, – живо отзвался Ховрин, – у него коготки все золотом кованы, обсажены новгородским крупным жемчугом…
– Добре, – остановил его Иван Васильевич, – сего соболя королю Матвею и всякое изделие ему из злата и серебра с каменьями: кубки, блюда, чарки и прочие – подбери, дабы по красоте и цене в масть были дивному соболю…
– Подберу, государь, – воскликнул Димитрий Ховрин, – подберу так все, что ахнет король от подарков твоих, а слух о них по всем землям пойдет!..
– А ты, Федор Василич, – улыбаясь, заговорил снова государь, – так в руках все посольство наше держи, дабы все гладко было, а пили бы наши весьма бережно. Оно что у трезвого на уме, у пьяного – на языке. Во всем бы собя берегли, ино ни нам, ни вам чести не будет, а токмо посрамление всей Руси. Остальное: речи и обхождение с вельможами королевскими и с самим Корвиным – на твое усмотрение. Мысли мои ты ведаешь.