Вольное царство. Государь всея Руси

Князь Бельский с большим любопытством следил за всем, что происходило перед ним. Это было так не похоже на то, что делалось при дворе Казимира, великого князя литовского и короля польского. При Казимировом дворе было больше пышности и роскоши, но государь там был только первый среди равных и только совещался со своими вельможами. Здесь же государь – повелитель, и не говорит он, а приказывает, и не может ему быть ослушания…

Иван Васильевич на краткий миг остановил свой властный взгляд на князе Федоре, но, заметив, что тот оробел и смутился, ласково улыбнулся ему и молвил:

– Сказывай, княже, что и как на Литве у вас?

Федор Иванович заволновался и не сразу смог начать свою речь.

– Не можно, государь, – заговорил он, – жити на Литве православным. Льготы и воля во всем только латыньскому паньству. Даже заможные[103] холопы-католики мают более льгот, чем многие православные паны. Хочет Казимир снова унию укрепить, дабы Литву крепче с Польшей связать, а в верховских землях князья, главное же холопы, – все православные и все против унии. Церкви же наши православные митрополиту московскому норовят, а князи – тобе, великому князю московскому. – Федор Иванович вспыхнул от гнева и взволнованно продолжал: – Круль же польский со всеми верховскими князьями православными, яко со своей челядью дворовой, расправы чинит! Прошлое лето сразбойничал он – приказ дал: новые православные церкви не строить и старые не обновлять… – Иван Васильевич не сводил острого испытующего взгляда с князя Бельского, но тот, охваченный гневом и обидой, не замечал этого. – Было горше того, государь, для гонору паньского. Князья, северские православные, сведав, цо круль в Вильне, борзо пригнали туда. Хотели видеть круля, но стражи не пустили их в крулевски палаты и перед ними так двери захлопнули, цо ногу единому пану зело повредили! Как назвать бесчестье такое?

– А кто, опричь тобя, Олельковичей и Ольшанских, к Москве тянули? – тихо спросил Иван Васильевич.

– Князи Хотетовски, Белевски, Новосильски и прочие князи православные от Черниговщины…

– Сии, – молвил государь, – и при родителе моем, великом князе Василь Василиче, к Москве тянулись.

– Истинно, государь, – горячо подхватил князь Федор Иванович, – так было!

– Ты мне все о князьях баишь, – заметил Иван Васильевич, – а как народ-то?

– О нем тобе, государь, самому ведомо, – ответил Федор Иванович, – ведь из-за смут в порубежных землях литовских круль и Ахмату войска не слал. В Вильне да в Троках в своих замках отсиживался. О сем и хану тайно писал, а Ахмат-то потом все наши земли порубежные пустошил и полоны брал.

– Значит, народ-то тогда сам из Литвы шел биться за Русь на Угре, – вмешался Иван Иванович, – а князья как?

– Князи сему препон не деяли. Сами тогда замышляли, как и ныне, под московскую руку перейти, отсесть от Казимира.

– А ныне сельские и черные люди как мыслят? – спросил Иван Васильевич.

– Холопы наши православные, елико возможно им, бегут в московскую сторону, – ответил Федор Иванович, – бают, что все помалу из Литвы на Русь перебегут.

Государь многозначительно переглянулся с сыном.

– За веру православную крепко сии стоят, – продолжал князь Бельский, – родная, бают, нам московская земля, и народ ее родной, единоверный.

Воодушевленное лицо молодого Бельского неожиданно поблекло, голос оборвался, в глазах блеснули слезы. После казни главных заговорщиков – Михайлы Олельковича и Юрия Ольшанского – казнь грозила и Бельскому, но, вовремя предупрежденный, он бежал, оставив любимую супругу свою, на другой день после свадьбы.

С великой тоской и надеждой впились глаза литовского князя в суровое лицо Ивана Васильевича. Вдруг губы его задрожали.

– Государь, – с трудом произнес он, – спаси супругу мою. Отпроси счастье мое у круля. Заключена она в замке моем.

В дверях появился боярин Ховрин. Государь встал и ласково положил руку на плечо князя Федора Ивановича.

– Беру тя, княже, к собе, – сказал он тихо, – и жалую тобе Демань и Мореву с их селами, а за супругу твою буду челом бить крулю Казимиру. – Князь Федор слегка всхлипнул и, схватив руку государя, поцеловал ее. Иван Васильевич взглянул на сына и продолжал: – Топерь же идем, княже, к столу. Димитрий Володимирыч пришел звать нас.

– Истинно, государь, – подтвердил боярин Ховрин. – Стол собран.

Иван Васильевич заметил, как князь Бельский мгновенно овладел собой и преобразился снова в вельможного гордого пана. Это понравилось государю. Он опять переглянулся с Иваном Ивановичем, и тот понял отца.

– За обедом, княже, – сказал Иван Васильевич, – мы поговорим с тобой о делах литовских и о твоих новых вотчинах. О прочих же делах побаишь с сыном моим тайно, а после он мне все доведет.

На другой день за ранним завтраком оба государя принимали с докладом дьяка Курицына, дьяка Майко и подьячего Щекина и тут же при участии боярина Ховрина думу думать стали о грамоте королю угорскому Матвею Корвину и о послах к воеводе и господарю молдавскому Стефану, чтобы сватать дочь его Елену за великого князя Ивана Ивановича.