Вольное царство. Государь всея Руси

Государь замолчал и, поглядев благосклонно на своего именитого боярина Михаила Андреевича Плещеева, из рода тех Плещеевых, из которых был и знаменитый митрополит московский Алексий, торжественно произнес:

– Ты же, Михайла Андреич, послужи мне в самом дорогом моему сердцу. Поедешь ты за невестой сына моего, государя великого Ивана Ивановича. Поедешь к воеводе великому и господарю молдавскому Стефану, победителю самого Махмета, султана турского! Государь сей могуч, славен и чтим во всем мире. Вера же у него и у всего народа молдавского – наша, греческая, православная, и все обычаи наши. В церквах служат и в делах государственных пишут единым с нами языком. Вороги его – круль Казимир и турки с Менглы-Гиреем. Сие уразумей. Казимира мы с ним вместе бить будем, а при мире нашем со Стефаном ни султан, ни хан вредить ему не захотят. Все сие в грамоте моей есть, а ты запомни еще: жена его, матерь невесты Елены, Евдокия, – русская княжна великая из Киева. Вишь какое сплетение во всем у меня со Стефаном: и в роде-племени, и в вере, и в государствовании.

Иван Васильевич помолчал и, обратясь к Ховрину, сказал:

– Ты же, Димитрий Володимирыч, и тут подарки готовь. Пошли господарю Стефану такое же все баское и ценное, как посылал папе рымскому, а невесте – такое же, как моей невесте, царевне посылал. Ты же, Михайла Андреич, там за государя своего, великого князя Ивана Ивановича, обручись и невесту сюда привези с почетом великим, яко государыню.

Иван Васильевич смолк и сделал знак рукой. Все вышли, а государь растроганно и радостно обнял сына и крепко прижал к груди своей. Иван Иванович дрогнул в объятиях отца, почувствовав, как горячая слеза капнула ему на шею.

Прошло недели две, как оба посольства выехали из Москвы. Дьяк Курицын с послами короля Матвея направился в Венгрию через Ливонию, от Колывани – морем до Любека, в объезд Польши, дабы не впасть в руки общего врага – короля Казимира. От Любека сушей поехал он к Нюрнбергу, а оттуда по долине Дуная к Буде, где жил тогда король Матвей. Столько же времени прошло и со дня отъезда в Молдавию боярина Михаила Андреевича Плещеева с братом Петром и со знатными провожатыми и крепкой стражей. Плещеев поехал к воеводе и господарю Стефану через Литву и Польшу, ибо король Казимир в это время не был во вражде с Молдавией.

Последние вести пришли от послов: от одного – из Колывани, от другого – из Смоленска. Государь Иван Васильевич был спокоен.

– Пока Бог хранит, – сказал он сыну, сидевшему у него за ранним завтраком, – все благополучно.

Иван Иванович ничего не ответил. Усердно пережевывая кусок горячей буженины, он думал о чем-то другом и сосредоточенно щурил глаза. Отец весело усмехнулся.

– Какая у тобя гребта? – спросил он.

Иван Иванович тоже улыбнулся и, потянувшись за другим куском буженины, шутливо ответил:

– Какая гребта? Буженины еще хочу взять. – Но, взяв кусок, он снова задумался и медленно произнес: – Мне един фрязин из наших зодчих сказывал, что родной дядя мой, князь Михайла тверской, резчикам своим денежные чеканы заказывал, дабы новые деньги бить для торга с басурманами. Будет среди них серебряная деньга, на которой с одной стороны орел двухглавый выбит и надпись вокруг него: «Михаил, Божией милостию царь и самодержец тверской».

Иван Иванович замолчал, принимаясь за еду, а Иван Васильевич нахмурил брови.

– Сие еще деда твоего Бориса Лександрыча блазнило, – сказал он и, засмеявшись добавил: – Одно – хотеть, а другое – иметь. Да и на всякое хотение есть терпение. Михайле же не терпится, спешит, вишь… – Государь снова задумался: – Токмо верно он мыслит, что на деньгах орла выбивать хочет. Ведает, что Тверь не мечом, а рублем сильней Москвы. Ведь по всей Волге и по всему Хвалынскому морю Тверь с басурманами торгует. Афанасий же Никитин, как ведаешь, до самого Индустана дошел…

– Мыслил яз, государь батюшка, о сем, – заметил Иван Иванович. – Сие все вяжет Тверь с Новымгородом и Ганзой.

– Верно, сынок! – воскликнул государь. – Более того! Тверь, бают, в Москву дверь. Ежели с Тверью заодно и Казимир, и папа, и фрязины с немцами будут, то, яко стена неодолима, все пути нам заколодят. Москве торговать не дадут.

– И нужных людей нам на Москву не пропустят.

– Грозно сие, сынок! Скинув Орду, станем мы ныне лицом к лицу с папой рымским и с кесарем германским. Надобно нам и у них трещин искать, друзей и ворогов уметь находить, дабы грызли друг друга до самой смерти, яко псы лютые. Пусть там разные государи друг друга разоряют, а нам надобно торговать прибыльней их всех и силой ратной всех их превзойти.

Стук в дверь перебил речь Ивана Васильевича, и в покой вошел князь Иван Юрьевич Патрикеев, набольший воевода и наместник московский, в сопровождении дьяка Майко.

– Прости, государь, – перекрестясь на образа и поклонившись государям, сказал Патрикеев, – не в обычный час и без зова…

– Садитесь, – насторожившись, промолвил Иван Васильевич. – Чую, вести-то злые…