Волнолом

Он упустил момент, когда Сельма вышла из дома; просто вдруг увидел её, идущую по дорожке. Цокали каблучки по камням. Ворсинки на снежно-белой шубе слегка искрились под солнцем.

Либхольц, оставив раненого, кинулся наперерез. Сельма глянула в его сторону, мотнула головой, словно желая отогнать муху. Либхольц споткнулся на полушаге, повалился лицом вперёд. Генерал поднял револьвер. «Фаворитка» мазнула пальцами сверху вниз — руна «лёд», как недавно в парке. Генерал застыл, не в силах двинуться с места, а вместе с ним и Генрих.

Сельма шла, улыбаясь, а дом за её спиной умирал.

Каменная кладка темнела, будто за секунды пережила непогоду, уготованную на сто лет вперёд. С оконных рам осыпалась краска, стекла тускнели, покрывались грязным налётом. Флюгер покосился и проржавел. Хрустнули деревянные перекрытия, и провалилась крыша, обнажив гнилое нутро мансарды.

— Жаль его. — «Фаворитка» кивнула на покинутый дом. — Мы друг к другу привыкли. Но он знает, что я уже не вернусь.

Над улицей повисла звенящая тишина — ни прохожих, ни экипажей. Все соседи благоразумно попрятались. Только дым из труб воровато крался к бледному небу.

— Что ж, ваше превосходительство, — светским тоном сказала Сельма. — Четверть века назад вы не нашли возможности со мной встретиться. Давайте исправим это досадное упущение.

Глава 13

— Я понимаю, — продолжала она, — что сцена с пугалом несколько отдаёт театральщиной. Гораздо проще было бы впустить ваших псов, а потом без затей обрушить на их головы потолок. Но я сочла, что деревяшка вас развлечёт. И, может даже, заставит мыслить в правильном направлении.

— Да, — сказал генерал, — я допустил ошибку. Приказал брать тебя живьём. В следующий раз тебе сразу загонят между глаз пулю.

— Позвольте усомниться, ваше превосходительство. Следующего раза не будет. Да и наш нынешний разговор, строго говоря, не имеет смысла — скоро он выпадет из истории. Но я просто не смогла удержаться. Поэтому дала вам возможность меня найти. Хотела, чтобы вы своими глазами увидели, от чего тогда отказались. Ну же, герр генерал, ответьте — хоть кто-нибудь из ваших людей мог о таком мечтать? Вообразить такой уровень владения светом? Впрочем, куда им. Они даже не поняли, что дом обработан! Не разглядели ни единого пятнышка, пока я не разрешила. Да я чуть от смеха не умерла, глядя, как они тычутся в дверь! И это — цепные псы короля? Слепые котята — так, по-моему, будет точнее.

— Ты убила их. Ты ответишь.

— Вы явились ко мне с оружием — я только защищалась. И каждому оставила шанс. Один из ваших, кстати, воспользовался — сиганул в окно в последний момент. Кольберг, кажется? Лежит сейчас на заднем дворе. Остальные выбрали судьбу сами.

Генрих увидел, как на виске у генерала от напряжения вздулась жила — тот пытался освободиться. Сельма предостерегающе выставила ладонь.

— Мстишь мне? — прохрипел генерал. — Мстишь конторе? А профессор, механик, аптекарь — чем они провинились? Давай же, Сельма фон Минц, назови высокую цель, которая всё это оправдывает.

— Довольно, ваше превосходительство. Я сказала всё, что считала нужным.

Она чуть повернула руку — генерал пошатнулся, ноги у него подкосились. Сельма проследила, как он оседает на землю возле ограды, и перевела взгляд на Генриха. Тот спросил:

— Может, позволишь двигаться? Не хочу стоять истуканом.

— Я боюсь, ты свернёшь мне шею.

— Не буду подходить близко.

— Да, лучше не пытайся.

Генрих почувствовал, как тиски разжимаются. Сельма сказала:

— Но я рада, что ты пришёл. Это представление (весьма эффектное, согласись) предназначалось и для тебя тоже.

— Сколько времени ты на это потратила? Только не говори, что подняла доски просто мановением руки. Тут одной силой не обойдёшься — нужна цепочка символов длиной в милю.

— Ушло больше месяца, но я не жалею. У меня была вынужденная пауза, и надо было чем-то себя занять. Если угодно, я подняла их ради искусства. В этом смысле я действительно одержимая — светопись для меня ценна сама по себе, а не только как инструмент. Результат ты видел. Неужели ты сам бы так не хотел?

— Так — нет, — сказал Генрих.

— Сделай иначе. — Она пожала плечами. — Сделай уже хоть что-нибудь. Выползи наконец из норы.

— Ты повторяешься.

— Сам виноват. Ты так и не снял клеймо — и даже не пытался, я вижу. Впрочем, я была уверена, что ты струсишь. Но я подожду.

— Какое тебе дело до моего клейма?

— Мне есть дело до светописи. Железный век не вечен, Генрих. И когда он закончится, каждый мастер окажется на вес золота.

— Тут я, наверно, должен спросить: «И чего ради он вдруг закончится?» А ты мне ответишь любимой присказкой: «Потерпи, скоро сам увидишь». Угадал?

— Что ж, по крайней мере, ты меня внимательно слушал. Да, именно так всё и обстоит. Новая хроника уже пишется. Остался один, самый важный шаг.

— Убить ещё кого-нибудь?

— Если нужно. До встречи, Генрих.

Он глядел ей вслед, пока рядом не застонал генерал. Генрих помог ему встать. Из-за угла обветшалого дома выскочил Кольберг — помятый, припадающий на левую ногу, кособокий и неуклюжий. На дорожке зашевелился Либхольц.