Волны Русского океана

Тимофей Никитич был так рад прощению и вновь призыву на ответственную службу, что при расставании с Аленой и своими тремя детьми (восьмилетним Алешкой и пятилетними близняшками Пашкой и Машкой) впервые не почувствовал тоскливого укола в сердце. Эти прощальные, как он сам их называл, уколы сопровождали каждый его отъезд из дома с тех пор, как в его жизни появилась прекрасная индеанка, выбравшая в мужья русского крепостного мужика. Алена, как всегда, не проронила слезинки, лишь сказала: «Мы тебя все будем ждать», — и взглянула как-то по-особому, словно опрокинула себя в его душу, а он, торопясь на корабль, внимание-то на взгляд обратил, но не придал тому значения. И дети, обычно шумливые и веселые, были хмуры и сдержанны. Подумал: наверно, мать за что-нибудь наказала, переживут, — и отмахнулся.

Потом вспоминал это прощание и жалел, что так безмысленно отнесся к чувствам самых родных людей, и слова Алены обретали какой-то особый, глубоко запрятанный смысл. Это происходило почти каждое утро перед рассветом, Тимофей вставал с тяжелой головой, но выпивал чашку крепкого холодного чая, оставленного с вечера, выходил на палубу и встряхивался, видя на мостике капитана, а на линии горизонта огромное сияющее солнце.

Все дни погоды стояли ясные, штилевые, так что парусами — а у фрегата было и парусное вооружение — пользоваться не понадобилось: «Святой Николай» успешно шел на двух гребных колесах, расположенных по бортам, делая до трехсот морских миль в сутки.

С Леонтием Андриановичем нашлось, о чем говорить, и они все две недели похода провели вместе, то в капитанской каюте за рюмочкой рома и крепким чаем, то на мостике, расставаясь лишь на время сна. Леонтий Андрианович каждый разговор сворачивал на понятную ему дорогу, вдоль которой цепочкой стояли Гавайи с их значением для РАК и России, Росс и Калифорния, Аляска и Алеутские острова, Русская Америка в целом (кстати, именно он впервые применил понятия «Русам» и «россамеры» — для удобства в разговоре) и ее влияние на Российскую империю… Эти вопросы он готов был обсуждать с утра до вечера, тем более что Баранов поделился с ним своими надеждами на преемственность, и Леонтий Андрианович в беседах с Таракановым стремился, как он выразился, «обкатать» свои идеи по развитию колонии.

О Баранове он лишь однажды обронил:

– Замечательный правитель Александр Андреевич, далеко вперед смотрит, одно плохо, что людей возле себя держит… нехороших…

– А где их взять, хороших-то? — меланхолично откликнулся Тимофей. — Какие уж есть.

– Нет, — покачал головой Леонтий Андрианович, — если я стану правителем, буду ставить на должности строго по способностям и неукоснительно следить, чтоб не воровали. Иначе порядка не будет!

– Тяжко тебе придется, Андреяныч. Чиновный люд зело памятливый и добрые дела не прощает, — вздохнул Тимофей. — Но дай те Господи сил на свершение этого подвига.

Глава 21

В тот же день

На переговоры с Каумуалии Тараканов отправился в сопровождении двух матросов, вооруженных ружьями и тесаками, и переводчика из тех промышленных, что вернулись на «Уналашке». Толмач, казанский татарин по имени Габидулла Рахматов, все пытался втолковать русскому начальнику, что местные князья и цари очень коварные и с ними надо разговаривать осторожно, призывая Аллаха в свидетели и помощники, на что Тимофей Никитич отвечал, усмехаясь:

– Ты, Рахматов, магометанин, к Аллаху близче, нежели я, — вот и призывай его. А нам, христьянам, Бога беспокоить по таким пустякам невместно.

Однако напрасно усмехался представитель Компании. Выйдя из шлюпки на пустынный, вроде бы, берег, он со всеми своими спутниками, внезапно был атакован выросшими, как из-под земли, воинами. Причем вооруженными уже не копьями и луками, а вполне современными ружьями. Сопротивляться было бесполезно, Тараканов приказал матросам сложить оружие и потребовал через толмача отвести их к владетелю острова Кауаи для переговоров.

– Владетель островов Кауаи и Лехуа великий Каумуалии повелел с пришельцами из России обращаться как с предателями, — заявил предводитель воинов, пленивших посланников. — Русский начальник Шеффер обещал военную поддержку против короля Камеамеа, а сам сбежал. И великий Каумуалии вынужден был уйти в горы, пока ничтожный Камеамеа хозяйничал на острове.

– А что значит, уважаемый, — обращаться как с предателями? — поинтересовался толмач от себя.

– Это значит привязать вас к пальмам, станцевать танец позора, а потом скормить акулам, — важно ответствовал предводитель и подал знак своим воинам.

Не успели посланники, как говорится, и глазом моргнуть, как оказались прикрученными лианами к стволам деревьев, росших неподалеку от кромки воды. И воины завели вокруг танец позора.

– А меня-то за что? — завопил толмач. — Я — не русский и никого не предавал. Я ведь жил среди вас, я ваш язык олело хавайи знаю. И у меня есть что сказать великому Каумуалии…