Вольные частные города. Больше конкуренции на важнейшем рынке мира

По своекорыстным мотивам выбор политики и поддерживающих ее творцов общественного мнения всегда падет на систему А, причем за благозвучными обоснованиями далеко ходить не надо: ведь «перед нами большие задачи», «нужно строить будущее», лишь крупные единицы «справятся с вызовами нашей эпохи», только так мы «экономически выстоим против XYZ» и т. д. Поэтому и в Швейцарии, надо полагать, большинство более-менее важных правительственных чиновников – в противоположность большинству населения – поддерживает вступление в ЕС[109]: там маячит целая вселенная новых, хорошо оплачиваемых и интересных постов, далеких от контроля граждан. В реальном же мире именно такие малые страны, как Сингапур, Исландия или Лихтенштейн, сумели обеспечить себе не только мирную жизнь, но и куда более высокий доход на душу населения, нежели крупные государства. Причем при стабильных государственных финансах и незначительной преступности. Стоит задуматься и еще об одном аспекте. Во всем мире существует лишь горстка предприятий, имеющих более миллиона сотрудников, и лишь одно, где их более двух миллионов[110]. Поскольку это результаты незапланированного и, так сказать, естественного развития, кое-что говорит за то, что начиная с определенного объема плюсы большой величины автоматически оборачиваются недостатками. Данное наблюдение противоречит также тезису, что на свободном рынке по причине имманентных ему тенденций монополизации в итоге останется одно-единственное предприятие. Слишком крупные образования в определенный момент становятся неуправляемыми и прибыли исчезают в организационном механизме, даже у монополистов.

Государства, при всем их отличии от ориентированных на прибыль предприятий, суть тоже крупные организации с неким деловым механизмом, так что в принципе это наблюдение, пожалуй, справедливо и для них. Происшедший в свое время распад Римской империи и принцип субсидиарности, согласно которому подчиненные единицы должны сами решать все вопросы, с какими могут справиться самостоятельно, можно опять-таки вывести из этого опыта, как и равномерное расщепление меннонитских поселений, когда их население превышает 150 человек.

Однако важнейшие преимущества крупных государств автономные общины вполне могут сохранить. Для общей обороны, для создания общей правовой и таможенной территории они могут объединяться в союзы. И не каждая единица должна быть полностью независимым государством. Суверенные малые государства в определенных сферах могут примкнуть к более крупным сообществам, как, например, Монако образует таможенный союз с Францией, а Лихтенштейн является членом европейского экономического пространства. Малость государства не означает автоматически закрытости или провинциального мышления, но в любом случае – самоуправление и субсидиарность. А это открывает возможности, которые в других местах отсутствуют.

Примерно в 1400 году Китай располагал самыми лучшими в мире, самыми большими и самыми мореходными кораблями. Огромные флотилии ходили под парусами в Индонезию, Индию, Аравию и вплоть до восточного побережья Африки. Еще немного – и китайцы обогнули бы мыс Доброй Надежды, поднялись бы вдоль западного побережья Африки и в конце концов открыли бы морской путь в Европу. Но тут случилось нечто роковое: китайский император, пришедший к власти в 1432 году, считал мореплавание разбазариванием денег. Под страхом наказания он запретил постройку мореходных судов и приказал снести соответствующие верфи. Даже записи прежних морских экспедиций были уничтожены. Из-за решения одиночки китайская традиция мореходства пропала на столетия[111].

Напротив, Европа в те времена была разделена примерно на две тысячи государственных территорий. И начиная с 1484 года генуэзец Колумб обивал пороги европейских суверенов, просил дать ему флот, с которым он мог бы первым пересечь Атлантический океан. Просил в Италии, Франции, Португалии и Испании, и только при второй попытке в 1492 году испанский королевский дом согласился выделить ему три маленьких корабля. В Европе была попросту невозможна ситуация, когда бы один-единственный болван, царствуя над всем континентом, мог ликвидировать целую технологию.