Вольные частные города. Больше конкуренции на важнейшем рынке мира

Ангела Меркель начала в 2003 году как сторонница рыночно-либеральных реформ. Едва не проиграв выборы из-за своей либеральности, она заметно повернула влево. Даже отменила несколько социальных реформ своего предшественника Шрёдера. Я хорошо помню ужин, когда мы спросили канцлера о ее резких поворотах. Она ответила только: «Если я стану править Германией по рецептам ваших экономических редакций, меня больше не выберут»[95].

Госпожа Меркель совершенно права. Не будешь участвовать в состязании «кто предложит большую справедливость» – потеряешь политическую власть. Поэтому критерий вознаграждения для демократических избранников не общественная польза, а максимальное негодование избирателей по адресу демократического конкурента, который отстает в борьбе за устранение несправедливостей[96]. Ввиду сказанного консервативные и либеральные партии в демократических системах практически всегда держат оборону, особенно когда выступают за меньшее вмешательство государства. Если они хотят выжить, то в конечном счете не могут не превратиться в партии перераспределения.

Если решает большинство, здравый смысл не выстоит против морали. Отсюда и интеллектуально все более слабый политический персонал: если основной критерий – мораль, нет нужды ни в профессиональном опыте, ни в специальных знаниях. Кроме того, в мирные времена в политике демократических государств не требуется измеримых результатов, достаточно впечатления решительных действий. Вот почему эта сфера притягивает огромное количество посредственных, но властных или даже психопатических очковтирателей. В других сферах, например в экономике или науке, они по причине нехватки способностей не имели бы больших шансов на главенство. По традиционным правилам Макиавелли[97], наряду с устранением внутрипартийных конкурентов важнейшее качество – способность придать грубейшим упущениям и ошибкам видимость, будто они мотивированы морально. Мораль же в свою очередь есть произвольно формируемая система договоренностей, которую могут изменить те, кто выносит решения о социальном презрении или признании, прежде всего СМИ. При этом группам, ссылающимся на популярные в данный момент моральные аспекты, перепадают дотации или особые права. В подобной системе установок каждый, кто не способен или не склонен к особым достижениям, не упустит случая посредством возмущенно-морализирующего поведения урвать должность, деньги и престиж. В придачу он еще и обеспечивает себе душевное умиротворение человека, обладающего моральным превосходством.

Разве можно ожидать, что бездари и пустомели не ухватятся за подобную возможность? Ловкие политики правят с их помощью. Если хотят остаться у власти, они должны следовать популярным в данный момент, порой противоречивым моральным идеям и по-прежнему развивать систему в духе упомянутого состязания – в направлении всеобщего равенства. В итоге мир допустимых высказываний и поступков сужается вплоть до того, что все, кто хоть в чем-то превосходит других или представляет иную точку зрения, вообще лишаются прав. Результат – якобинская диктатура политических настроений. А дальше приходит новый Наполеон.

Итак, слабости демократии очевидны; по крайней мере, для того, кто хочет видеть[98]. Что здесь можно сделать? С недавних пор и в западных государствах оппозиционные граждане размышляют о создании других стимулов, например путем отнесения растраты налогов к числу уголовных преступлений или путем сокращения пенсионных прав политиков, причинивших серьезный финансовый ущерб. Правда, такое было бы возможно только через референдум или под серьезным нажимом СМИ. Ведь органы, которые ныне занимаются такими вопросами, наверняка не заинтересованы в ослаблении своих позиций. Договориться же о непредоставлении особых преимуществ иным путем в массовой демократии невозможно.