— Аннушке с Васенушкой скоро пятнадцать, к шестнадцати надобно их замуж отдать. Приданое какое-никакое есть, — имея в виду прикопленные подьячим деньги да золотые украшения с серебряной посудой, сказала мамка. — Деревенька наша, Кудаково, опять же… Сейчас до нее не доехать, но ведь кончится вся эта суматоха, доедем, порядок наведем, недоимки соберем. А сейчас в Вологде собрались богатые купцы, где еще их столько сразу увидишь? Потолкуй с Гречишниковыми, может, у них кто на примете окажется?
— Да рано, поди.
— Ан не рано. И принарядить их нужно. В Москве-то, прости господи, как сенные девки ходили, а они на выданье. Первый присватается — скажем, молода, рано ей. И второму то же скажем. Так и дождемся стоящего жениха для каждой! Да вот что — у Гречишниковых свадьба затевается, тебя позовут, дочек твоих на девичник позовут. Там-то их купецкие жены да дочки увидят! Поняла?
Авдотья усмехнулась: мамка права, нужно девиц поскорее с рук сбыть, чтобы не тащить с собой на новый двор такое приданое.
Потом они вместе перебрали еще раз то, что привезли из Москвы. Наряды были — так себе. Сейчас, когда никто не ворчал и не бубнил, что-де грех тратить деньги на атласы, тафту и алтебас, можно было разгуляться!
Авдотья не знала, что муж понемногу таскал деньги из тех, что были отложены на приданое, полезла в его укладки с кошелями, удивилась, расстроилась, но делать нечего — как-то же нужно показывать дочек будущей родне.
Свадьбу Татьяны решено было сыграть в мае, после Николы-угодника. До того пришлось бы тащиться в храм Божий по грязи, а к концу мая, поди, дороги подсохнут, будет тепло, солнечно и радостно. Такого тепла, как на Москве, правда, не предвиделось, да уж какое есть, тянуть с венчанием Анисимов не велел.
И вот, собравшись и принарядившись, Авдотья с дочками и с мамкой Степановной пошли в суконные ряды. Дома оставили девку Феклушку, строго наказав — на крыльце не сидеть, с молодцами не перемигиваться, двери чужим не отворять. Феклушка была хоть и глуповата, да верна.
Сперва посетили Ленивую площадку, изучили все, что предлагали бойкие приказчики, потом взяли извозчика, поехали к другим лавкам, у таможни. Весь день прошатались по лавкам, проголодались смертельно, вернулись поздно. А дома — двери отворены, добро по полу раскидано и Феклушки нет.
Кинулась Авдотья к укладкам — пусто!
Она тут же побежала по соседским дворам — вдруг кто-то видел, кто-то слышал, кто-то знает? Соседи только руками разводили: криков не доносилось, а караулить Авдотьино крыльцо они не нанимались. Сочувствовали, конечно, как же без этого? Но помощи от них не было никакой. Только старуха Игнатьевна сказала:
— Девку твою, сдается, сманили. Видела я ее третьего дня у тына с молодцом, видела… Да кто ж знал, что нужно тебе рассказать?
Время было уже позднее, соседи спать ложились рано. Перепуганная Авдотья кинулась к Гречишниковым. Мартьяна Петровича для нее из постели подняли, он вышел к ней босой, борода всклокочена, глаза шалые.
— И дура же ты, Авдотья! — сказал он. — Знала же, что твоя Феклушка толстым-толста, простым-проста. Вот и расхлебывай!
Потом, малость успокоившись, решил:
— Ты возвращайся домой. Добро твое вряд ли сыщется. Я чай, те налетчики, что весной по лесам промышляли, сейчас в Вологду подались, их рук дело. Мы с братьями посоветуемся. Припасы у тебя есть? Вот и сиди дома, и жди, когда позовут.
Кроме припасов, у Авдотьи были покупки: тафта, золотая тесьма, бахрома, кисея на праздничные рубахи. Все это она решила сдать назад в лавки, на следующее утро отправила мамку Степановну. Та выручила денег чуть ли не вдвое меньше, чем покупки стоили.
Василиса с Аннушкой ревели в голос — родного отца так не оплакивали, как свое приданое. Авдотья на них прикрикнула: и так тошно, а тут еще дочки воют.
Три дня она с дочками и Степановной сидела дома, не зная, что предпринять. И вот пришла Анна Тимофеевна, жена Кузьмы Гречишникова. С ней был приказчик Федор — негоже бабу одну отпускать по улицам бегать.
— Ну, Авдотья, с тебя причитается. Жениха мы для тебя сыскали. Он в годах, да берет тебя вместе с девками твоими, да и Степановне уголок найдется.
— Кто таков? — спросила удивленная Авдотья.