Вологодские заговорщики

— В Холмогоры, понятно, им ехать незачем, — сказал Глеб. — Нужно найти какое-нибудь тихое сельцо по дороге на Никольское или на Грязевицы. В самих Грязевицах купцов много, село как раз на той дороге стоит, по которой идут обозы с товаром в Вологду. Так что туда могут и вологодские купчишки нагрянуть. Нужно расспросить простых людей — может, укажут место, где нашему подьячему с внуком отсидеться.

— Ты сможешь?

— Ульянушка сможет.

— И то верно. Бабы на торгу ей многие места укажут.

— Я поеду в Холмогоры, — вдруг заявил Деревнин. — И внук при мне. Оттуда — в Архангельский острог. Вы розыск вести не умеете, вы гонца провороните, а я его найду.

— Так уж и провороним? — сердито спросил Чекмай.

— Да, мил-человек, не прогневайся, что не по имечку с отчеством. Вы не умеете злодеев ловить. Я — умею.

Это предложение было совершенно неожиданным.

— Да как? — спросил ошарашенный Глеб.

— Я уж знаю — как. Только нужно сперва моего Гаврюшку одеть. И сговориться с мужиками, которые пойдут со следующим обозом. Теперь, сдается, их будет много — нужно успеть товары отправить до распутицы. А она уж скоро.

Деревнин был страшно доволен, что утер нос Глебу и Чекмаю. А еще более доволен был Гаврюшка — ехать на север! туда, где море! где корабли плавают величиной с дом!..

— Погоди в путь собираться. Надо же как-то с твоей женушкой потолковать, понять, как к ней попала та грамотка, — напомнил Глеб.

— Вот вы и толкуйте. Я видеть ее более не желаю! Осквернила, сучка блудливая, мое честное брачное ложе.

Деревнин был в этом совершенно уверен.

— Ну, коли так… — Глеб повернулся к Чекмаю. — Что скажешь?

— Скажу — пусть едет. Хуже не будет.

— Не веришь, что смогу? Думаешь — стар, перед глазами пелена, ноги резвость потеряли? Но голова-то при мне! Чуть не сорок лет со злодеями и душегубами дело имел — думаешь, все позабыл? Так нет же!

— Ого… — прошептал Митька.

— Я вас, птенцов желторотых, таким штукам обучить могу — в изумление придете! — продолжал выкрикивать Деревнин. — Я за самим Поздеем с его душегубами по следу шел, и мы его в Коломенском взяли!

Кто такой Поздей — никто в избе не знал; дело было давнее, из тех времен, когда Деревнин всего лишь четвертый год служил на Старом Земском дворе. Однако все посмотрели на старого подьячего с уважением.

А он был готов буянить, срывая зло на чем попало. Взял девку из бедного житья, облагодетельствовал, а она мало что дочек родила — спуталась с прежним своим полюбовником! (О том, что взял он Авдотью честной девицей и свидетельством тому была кровь на простыне, Деревнин от злости позабыл.)

— Да будет тебе, Иван Андреич, — сказал Глеб. — Мы понимаем — тебе охота показать себя. Но там, в Архангельском остроге…

— А что острог? Не видывал я их, что ли?

— И когда придут суда, причалят к пристани, мореходы сойдут на берег…

— Эко дело — суда на пристани!

Все поняли — спорить с Деревниным бесполезно. И Глеб с Чекмаем переглянулись: да пусть его едет хоть в Холмогоры, хоть в Мезень, хоть в Тюмень, лишь бы выпроводить его из Вологды, и с Гаврюшкой вместе.

Потом мужчины пошли на торг — искать одежку для Гаврюшки. Брать пришлось на глаз и с походом — парень еще растет.

— А вот что мне не нравится, — сказал Глеб Чекмаю и Митьке. — Ведь та Настасья, Гаврюшкина мать, тоже про тайное послание знает. А языки у баб… Да что говорить! Вот моя Ульянушка вроде и не болтлива, а завелись тут у нее две подружки, и как прибегут, как примутся трещать — хоть беги из дому. Настасья же непременно жаловаться на Авдотью будет — бабы любят подружкам жаловаться, а уж коли свекровь согрешит — так будут весь день ей косточки перемывать.

— Ну, ты в бабах лучше моего разбираешься, — буркнул Чекмай.

— Так не доложила бы она анисимовским бабам, что Авдотья какое-то письмо из Москвы привезла и тайно в Успенский храм с ним бегала. Надо бы как-то заставить ее молчать. Сейчас-то Анисимов со своими подручными считает, будто Гаврюшка только деду про Авдотью рассказал.

— Чего же проще — пошлем твою Ульянушку…

— Нет, Чекмай. Никуда мою жену посылать не станем. Хватит, уже ходила однажды в это волчье логово, — неожиданно жестко ответил Глеб. — Придумай что-либо иное. И еще — не сунули бы в ту прорубь и Авдотью…

Глава 8 Невестка и свекор

Настасье было в анисимовском доме хорошо. Ефимья приказала ей заниматься детьми, следить за их играми, учить их рукоделию и молитвам. Это Настасье очень нравилось. Она боялась показаться ленивой и нерасторопной, и Акулина однажды сказала ей:

— Хорошо, что в страхе живешь. Но Ефимьюшку, лебедушку нашу, веселить надо, у тебя же лицо — будто сейчас на конюшню пороть поведут.

— Как же веселить-то?

— А как мы, бабы, друг дружку веселим? Сядем, сладкой наливочки себе нальем да и перемоем косточки всей родне. Страх как люблю слушать про чужие семейные дела: кто с кем венчался, да кто от кого родил. А ежели молодая жена от старого мужа тайком к молодцу бегает — так про это послушать слаще меда.

Настасья смутилась.