Вологодские заговорщики

Обоз собрался долгий — к нему еще присоединились бурлаки. Они сошлись в Вологде из многих окрестных городков и сел. В Архангельском остроге их ждали перезимовавшие на берегу гавани насады — огромные плоскодонные суда, в которые помещалось немало груза — в иное до двенадцати тысяч пудов, и чаще всего это соль-морянка. Принадлежали они вологодским купцам. При попутном ветре насады могли идти и под парусом, имея для того одну мачту, а ветра нет — пожалуйте в лямку. Тащить такой здоровенный груз против течения тяжко, но бурлаки меняются — одни тянут, другие отталкиваются от речного дна длинными шестами. Груз находится под крышей, и потому человеку, что глядит с берега, может показаться — по Двине, затем по Сухоне и по Вологде неторопливо плывет здоровенный сундук, вокруг которого суетится множество народу.

Набралось под две сотни разного народа.

Гаврюшка радовался несказанно — после скучного московского житья такая забава! Деревнин велел ему сдружиться с Теренком — парень был прикормлен, к тому же силен и крепок, всегда бы смог защитить младшего товарища. Он похвалялся, что взрослые мужики брали его на Масленицу в стенке стоять, когда на речном льду затевались кулачные бои, и первым делом научил Гаврюшку, как закусывать рукавицу, чтобы в драке не растерять зубов. После чего Гаврюшка некоторое время дулся на деда: тот его читать и писать выучил, а о таких важных вещах и словом не обмолвился.

— Погоди, придем — сведем знакомство с поморами, — пообещал Теренко. — Там по всему берегу поморские становища. И они, поморы, имеют свои мореходные книги — мне Федотко Ермолин сказывал. Он два года назад ушел с обозом на Север, этой зимой вернулся, матери привез денег, сукна заморского, соли, рыбий зуб — на продажу, и обратно ушел. Ему, вишь, там веселее!

— Мореходные книги… — зачарованно повторил Гаврюшка. — Поглядеть бы…

— Коли позволят. Они — такие, не всякого к себе близко подпускают.

Путь на Север был исполнен счастья: коли устал — подвезут на санях, но знай меру; замерз — бегай вдоль обоза; бабы, что едут с мужьями, утром и вечером варят в казанах вкуснейшую кашу, заправляя старым растертым салом, у матушки так славно отродясь не получалось; дед не ворчит, а ведет степенные разговоры с пожилыми мужиками из простонародья, купцов избегая; видели волков, но те близко не подошли: видели медвежьи следы — почти человечьи, только с когтищами.

У костра старшие такое рассказывают — знай только крестись и вздрагивай от ужаса. Тут тебе и самоедские колдуны, и лесные черти, и ведьмы-старухи, и вставшие из могил мертвецы-людоеды, и вся эта нечисть подстерегает путника. Гаврюшка был к встрече готов, все молитвы вспомнил, но случилось иное. Один раз вышли на дорогу два страшных голодных человека, насмешили весь обоз — оказались лесными налетчиками, отбившимися от ватаги. Этих взяли с собой — на все Божья воля, может, раскаются…

Весенний лес был солнечным и радостным. Ехать бы и ехать! Но Гаврюшка с Теренком сгорали от нетерпения — их манило море.

Глава 9 Архангельский острог

В Холмогорах к обозу присоединились еще сани — тамошние купцы как раз ждали возможности без опаски доставить в Архангельский острог купленные у самоедов и остяков ценные меха. А от Холмогор до острога — как сказали знающие люди, реками — верст семьдесят. По речному льду сани бегут резво, и что такое семьдесят верст? А зимник уже под солнечными лучами стал раскисать, на него надежды мало. Под зимником — болотистая почва, увязнешь там с санями — и все, сам спасешься и лошадь выведешь, а груз вынести, пожалуй, не сумеешь.

Главное — успеть пройти путь от Вологды до Архангельского острога до начала ледохода. Сперва лед треснет на реке Вологде, потом на Сухоне, сухонский лед остановится на Северной Двине, и примерно в то же время вскроется река Онега. Начнутся заторы, начнется громождение острозубых льдин, начнется паводок. И струги с насадами смогут пойти по чистой воде разве что на Николу Вешнего. Может, повезет, и лед уйдет в Двинскую губу раньше.

Кресты на храмах Михаило-Архангельской обители были видны издалека. Ее много лет назад поставили на мысе Пур-Наволок, от которого было верст тридцать до места, где Северная Двина впадает в море. Менее всего думали тогда, что там можно утроить удобную гавань для морских судов. Одно дело — поморские кочи и лодьи, им много не надо, любой причал сгодится, а другое — пинассы, на которых стали впоследствии приходить англичане.