Волшебная сказка Томми

Так что я игнорировал его звонки, и в конечном итоге они прекратились. Избегать Джулиана было нетрудно. Я приезжал в студию раньше него — причем иногда даже не заезжая к себе в гостиницу, а прямиком из постели какого-нибудь незнакомца или из бара, который открыт до утра, — забирался в свое гнездо за экраном и дрых до прихода стилистов и визажистов. Тогда я потихонечку выбирался из своего укрытия, принимал душ в студийной уборной, выпивал пару чашечек крепкого кофе и более-менее приходил в норму. Да, я был в норме. Совершенно нормальный Томми. Может, чуть менее общительный и выпендрежный, чуть более тихий и сдержанный, чем обычно. Но в остальном — совершенно обычный. Это не сложно, если хоть капельку постараться. На самом деле все было не так уж и плохо — не считая моих ежедневных обязанностей за обедом (придворный шут, массовик-затейник и официант по совместительству), которые я исполнял при неизменной поддержке бодрящего кокса, — и каждый вечер я тихо радовался, что сумел пережить еще один день.

А большинство окружающих нас людей — тем более если вы с ними знакомы всего пару дней — даже и не догадывается о том, что тебе нужна помощь, пока ты сам не попросишь о помощи.

ТОММИ НЕ ЗНАЕТ, КАК СПРАВИТЬСЯ С ДЕПРЕССИЕЙ. ЗАТО ДЕПРЕССИЯ ЗНАЕТ, КАК СПРАВИТЬСЯ С ТОММИ.

Что Томми предпринял по этому поводу...

По вечерам, возвращаясь в отель из студии, я старался поспать пару часов, потом вставал и принимал душ. Да, обычно я предпочитаю ванну. Но сейчас, когда я почти ничего не ел и держался на одних наркотиках, в ванне у меня начинала кружиться голова. К тому же мне следовало категорически избегать всяких действий, дающих возможность предаться рефлексии. Теперь ванна стала для меня чем-то вроде аттракциона в тематическом наркопарке, и я использовал ее исключительно для того, чтобы усугубить приход или снять неприятные ощущения при отходняке, ну или в качестве сексодрома. Душ, с другой стороны, сделался неотъемлемой частью моего ежедневного ритуала по активизации бодрости духа. Я использовал душ точно также, как кокс и кристаллический метамфетамин, к которому пристрастился в последнее время, — в качестве освежающего стимулятора.

Иногда, когда случался особенно мощный приход, когда я улетал так высоко, что никакие гнетущие мысли уже не смогли бы испортить мне настроение, я задумывался о том, как странно все произошло. Тот жуткий сон — это был не обычный кошмар. Это был катализатор. И, кстати, я не узнал для себя ничего нового. Сны просто в силу своей природы не открывают нам ничего нового, потому что складываются из фрагментов переживаний и мыслей, которые уже существуют в тебе. У психов все происходит немного иначе, но ведь я же не псих. Нет, этот сон был пощечиной подсознания, чтобы напомнить мне обо всей лжи, которую я говорил и, наверное, скажу еще, обо всей боли, которую я причинил близким людям — и себе самому. Этот сон был проекцией вины, и все, кто мне снился, отворачивались от меня и ненавидели меня потому, что я чувствовал: именно этого я и заслуживаю. Но вина, проявившаяся в сновидении, породила вину наяву. Эта вина превращалась в стыд, но еще быстрее — в страх, и несколько раз, когда я был достаточно трезв, чтобы это прочувствовать и осмыслить, страх накрывал меня с головой, и я вновь бросался к спасительным средствам — алкоголю, наркотикам, беспорядочным половым связям, — чтобы снова забыться и не думать вообще ни о чем. Круг замыкался и обращался новым витком спирали, уводящей все глубже и глубже в депрессию.