Волшебник Земноморья

Маг принес в хижину только что пролившуюся из тучи свежую и холодную дождевую воду и стал купать в ней мальчика, читая самые сильные заговоры, чтобы остановить и изгнать лихорадку. Но чары не действовали, и, не дочитав еще заговор до конца, он увидел, что ребенок лежит у него на руках мертвый.

Призвав сразу всю силу и совсем не думая о себе, он бросил свою душу вдогонку за душой ребенка, чтобы привести ее назад. Он звал мальчика по имени:

— Иоэт! Иоэт!

И показалось ему, что внутренним слухом улавливает он некий еле слышный отклик, и тогда погнался он еще быстрее и позвал еще раз. И вот он увидел мальчика, который быстро бежал далеко впереди него вниз по темному склону — длинному склону какого-то огромного холма. Не слышно было ни звука. Над холмом горели звезды. Звезды, которых он не видел никогда. Однако он знал названия этих созвездий: Сноп, Страж, Дверь, Древо… Это были они, незаходящие звезды, которые никогда не меркнут с наступлением рассвета. Слишком далеко он зашел, догоняя умершее дитя.

И поняв это, он увидел, что стоит совершенно один во тьме, на темном склоне холма. И трудно, очень трудно повернуть назад. Огромным усилием он заставил себя повернуться. Медленно поднял и переставил вперед ногу, делая первый шаг вверх по склону. Потом сделал еще шаг вперед и пошел, поднимаясь все выше, и каждый шаг давался ему страшным напряжением воли. И каждый новый шаг был труднее предыдущего.

Звезды не мерцали, они горели ровным светом и были неподвижны. Никогда не дул здесь ветер, мертвый воздух застыл над иссохшим крутым склоном. Во всем этом безграничном царстве тьмы лишь он один медленно, как во сне, взбирался по склону. Наконец он добрался до вершины холма и увидел там низенькую каменную стену. А за стеной, на той стороне, его поджидала Тень.

Не было у нее ни человеческого, ни звериного обличья, была она бесформенна и едва различима. Она ему что-то шептала, и, хотя в том шепоте неразличимы были слова, она его звала, притягивала к себе. Тень стояла на той стороне, в мире живых, а человек — на стороне царства мертвых.

И оставалось ему теперь либо возвращаться назад, уходить вниз, через пустынную землю к городам мертвых, где никогда не забрезжит свет, либо переступить через стену в мир живых, где его поджидала эта бесформенная Тварь.

Его призрачная рука сжимала призрак магического жезла, и он высоко поднял его вверх. И сделав это движение, он почувствовал, как к нему вернулись силы.

Гед устремился вперед, чтобы перепрыгнуть через низкую стену, и вдруг жезл в его руке вспыхнул белым пламенем, и унылый край залило слепящим светом. Он оттолкнулся от земли, взлетел, ощутил, как ноги снова коснулись грунта — и больше уже ничего не увидел.

Что же касается Печварри, его жены и колдуньи, то для них все это выглядело так. Юный волшебник, не дочитав заклинания, вдруг смолк и стоял какое-то время молча, держа на руках ребенка и не шевелясь. Потом он медленно и осторожно опустил маленького Иоэта на постель, распрямился и снова встал неподвижно, безмолвно сжимая в руке жезл. Вдруг он вскинул его вверх, и жезл полыхнул слепящим белым огнем, как зажатая в руке молния, и в этом мгновенном свете домашняя утварь вырвалась из тьмы и показалась какой-то странной и чужой, и как будто живой. Когда же их глаза снова обрели способность что-то разглядеть, они увидели, что молодой волшебник лежит, скорчившись, на полу возле постельки с мертвым ребенком.

Печварри показалось, что волшебник тоже мертв. Жена его плакала, но сам он не мог, ибо слишком был ошеломлен происшедшим. Но колдунье доводилось кое-что слышать про магов, про возможности их искусства и про то, что может сделать истинный маг и какой ценой приходится ему за это платить. Она поняла, что холодный и безжизненный Гед, возможно, жив, но обращаться с ним надо как с человеком, который тяжело болен или находится в трансе. Колдунья позаботилась о том, чтобы Геда перевезли домой, и велела одной из старух, живших по соседству, остаться с магом, пока не прояснится окончательно, суждено ему пробудиться от сна или нет.

Маленький отак сидел на стропилах крыши, затаившись, как всегда, когда в доме был кто-то чужой. Он сидел, ждал и смотрел, а дождь стучал по стенам и кровле; медленно догорал огонь, медленно уходила ночь, и женщина задремала у очага, уронив голову на колени. Тогда отак сбежал по стене вниз к Геду, на постель, где он лежал неподвижный и холодный. Зверек принялся лизать ему ладони и запястья сухим, похожим на листочек язычком и лизал долго и терпеливо, медленно продвигаясь вверх по руке. Потом, устроившись возле головы Геда, он лизал висок, изувеченную шрамами щеку и особенно нежными, легкими касаниями — закрытые веки. И именно от этих еле заметных, ласковых прикосновений Гед начал очень медленно просыпаться. Он очнулся, не помня, где находится, что с ним было и откуда исходит тусклый свет вокруг него. Этот свет был утренней зарей, возвещающей наступление дня. И тогда отак привычно свернулся в клубочек у его плеча и заснул.