Волшебник Земноморья. Могилы Атуана. Том 1

Они снова неловко, но быстро развернулись к Геду, широко разинув железные клювы. Он же, описав над ними круг, вскричал по-ястребиному, и в его клекоте слышалась свирепая и непокорная ярость; потом он молнией помчал прочь над низким берегом Осскиля к бурунам, а затем дальше, в море.

Слуги Камня какое-то время кружили над берегом, скрежеща и каркая, а потом один за другим тяжело и грузно потянулись над вересковой пустошью назад, в глубь суши. Древние Силы не могли пересекать море, ибо были привязаны к своему острову и тому месту, где они впервые вышли на поверхность, — к пещере, скале или источнику. Черные исчадия замка вернулись к себе домой, и никто не знает, как вел себя при их возвращении Бендереск, смеялся он или плакал. Но Гед об этом уже не думал, он мчал и мчал вперед на ястребиных крыльях, одержимый ястребиным неистовством, похожий на огромную звезду, на стремительную мысль. Он мчался через Осскильское Море на восток, а зимний штормовой ветер подгонял его, и он летел все дальше и дальше — в ночное море.

В тот год Огион Молчальник припозднился с возвращением домой в Ре Альби из своих осенних скитаний. С каждым годом он становился все молчаливее и нелюдимее. Новый властитель Гонта, живший внизу, в городе, и тот не смог добиться от него ни слова, хотя не поленился подняться вверх, в Соколиное Гнездо, чтобы получить благословение знаменитого мага на предстоящий поход на Андрады; если говорить правду, то он собирался в обычный пиратский налет. Ни единого слова не сказал Огион Владетелю Острова, хотя не гнушался беседовать с пауками, заткавшими паутиной углы в его доме, или — чему были свидетелями многие — учтиво здоровался со встречными деревьями. Властитель ушел восвояси, недовольный и раздраженный. Казалось, что-то тревожило и беспокоило в тот год и самого Огиона, потому что лето и осень он провел высоко в горах, в полном одиночестве, и лишь недавно, почти в канун Поворота Солнца, вернулся к своему очагу.

Наутро после возвращения он проснулся поздно и, желая приготовить себе чашку травяного чая, вышел из дома и направился за водой к роднику, пробившемуся на склоне холма неподалеку от его жилища. Края маленькой заводи под родником замерзли, увядший мох, росший в расщелинах камней, был покрыт белоснежным густым инеем. Утро уже перешло в день, было светло, хотя солнце еще не успело подняться над могучим отрогом горы; вся западная половина Гонта от морского побережья до склона Горы лежала в чистом утреннем свете тихая и молчаливая, ожидая солнце. И когда маг стоял возле источника и смотрел сверху на сбегающие вниз склоны Горы, на гавань и серый морской простор, над головой у него забили мощные крылья. Он глянул вверх, чуть приподняв руку. Громко хлопая крыльями, сверху камнем упал огромный ястреб прямо на его запястье. И застыл там, как обученная охотничья птица, хотя не видно было на нем ни оборванного поводка, ни ленточки, ни бубенчика. Его когти тяжело впились в запястье Огиона, раскрытые крылья подрагивали, круглый золотистый глаз смотрел пасмурно и дико.

— Кто ты — вестник или весть? — ласково спросил Огион ястреба. — Идем со мной.

И когда он произнес эти слова, ястреб глянул ему прямо в глаза. Огион помолчал с минуту, потом сказал:

— Кажется мне, что когда-то я дал тебе имя.

После этого он направился к дому и вошел в дверь, неся на запястье тяжелую птицу. Он снял ее со своей руки и поставил у камина, возле огня, после чего дал ей воды. Птица пить не стала. Тогда Огион начал творить над ней заклинания, выговаривая их очень тихо и спокойно, сплетая магическую сеть больше движениями рук, нежели словами. Когда наконец чары были закончены и сплетены целиком, он сказал негромко, даже не глядя на птицу у камина:

— Гед.

Выждав некоторое время, он повернулся в ту сторону, встал и направился к молодому человеку, который, весь дрожа, стоял у камина и смотрел на него сумрачным взглядом.

На Геде была роскошная иноземная одежда из шелков, затканных серебром и подбитых мехом; но вся она была изорвана и задубела от морской соли, сам он имел изможденный и понурый вид, и мокрые волосы налипли прядями на изуродованное шрамами лицо.

Огион снял с его плеч роскошный и грязный плащ, отвел Геда за руку к маленькой нише, где он спал учеником, и заставил лечь на убогий соломенный тюфяк; затем, промурлыкав усыпляющий наговор, оставил его там в покое. Он не сказал юноше ни слова и не расспрашивал ни о чем, понимая, что сейчас Гед не в состоянии говорить по-человечески.