Волшебники

Она развязала его пижамные штаны и спустила их, все так же глядя ему в глаза. Под ее распахнувшимся халатом не было ничего. Квентин знал, что она говорит важные вещи, но ничего уже не улавливал. Запустив руки под халат, он ощутил гладкость ее спины, изгиб талии. Ее тяжелые груди коснулись его. Эта магия их никогда не покинет, так какого же…

— Может, они правда счастливы, — сказал он.

— Нет. Неправда. Несчастливы. — Она больно ухватила его за волосы. — Каким ты иногда бываешь ребенком.

Они заколыхались в такт. Квентин был в ней, и говорить стало затруднительно, но Элис все еще повторяла:

— Обещай мне, Кью. Обещай.

Она повторяла это снова и снова, как будто он возражал… как будто не согласился бы сейчас с любым ее предложением.

ВЫПУСК

В некотором смысле это были не каникулы, а сущая катастрофа. Замерзшие пригороды Урбаны, по которым они совершили несколько быстрых прогулок, создавали иллюзию, что пустые безликие улицы вот-вот уведут тебя прямо в белое небо. С другой стороны, это время сильно их сблизило и помогло Квентину понять, почему Элис выросла такой, какой выросла. Они ни разу не поссорились: жуткий пример родителей придавал романтики их отношениям. Управившись за первую неделю с домашним заданием, они валяли дурака всю вторую и к ее концу прямо-таки рвались начать свой последний семестр.

О других физиках они с самого лета почти ничего не слышали. Квентин особенно и не ждал вестей: трое выпускников, по его мнению, сейчас стремились выйти на новый уровень, настолько же выше Брекбиллса, насколько Брекбиллс был выше Бруклина или Честертона; он испытал бы своего рода разочарование, будь у них время и желание поддерживать с ним какую-то связь.

По скудной информации он заключил, что они все живут в одной квартире в центре Манхэттена. Переписку поддерживала одна только Дженет, присылавшая им каждую пару недель открытку из серии «ай лав Нью-Йорк» — самую идиотскую, какую удавалось найти. Писала она большими буквами при минимуме знаков препинания:

ДОРОГИЕ КЬЮ-ЭЙ

ХОДИЛИ ВСЕ 3 В ЧАЙНАТАУН 2 ИСКАЛИ ТРАВЫ ЭЛИОТ КУПИЛ МОНГОЛЬСКУЮ КНИГУ ЗАКЛИНАНИЙ НА МОНГОЛЬСКОМ ГОВОРИТ ЧТО ВСЕ ПОНИМАЕТ ПО-МОЕМУ ЭТО МОНГОЛЬСКОЕ ПОРНО ДЖОШ КУПИЛ ЗЕЛЕНУЮ ЧЕРЕПАШКУ И НАЗВАЛ КАМЕРОЙ КАК МОНСТРА[28] ОН РАСТИТ БОРОДУ ДЖОШ НЕ КАМЕРА РЕБЯТА (окончание, написанное микроскопическим шрифтом, заезжало на адрес) ВАС БЫ СЮДА БРЕКБИЛЛС

ПРУД НЬЮ-ЙОРК ОКЕАН ЭЛИОТ ПЬЕТ КАК ЛОШАДЬ А НУ ПРЕКРАТИ УБЬЮ (неразборчиво)

ЦЕЛУЮ

ДЖ.

Несмотря на массовое сопротивление — а возможно, именно из-за него, — Фогг записал Брекбиллс на международный турнир по вельтерсу. Квентин впервые побывал в магическом зарубежье, где видел в основном вельтерсные поля и столовые. Они играли на изумрудном дворе средневекового замка в туманных Карпатах; играли на участке, выкроенном из бескрайней аргентинской пампы. Поле на острове Рисири у северного побережья Хоккайдо поразило Квентина своей красотой: белоснежные и безупречно ровные песочные квадраты, ярко-зеленые, подстриженные в точности на 12 положенных миллиметров травяные, дымящиеся на холоде водные. До жути человекообразные обезьяны хмуро наблюдали за игрой, сидя на чахлых сосенках; нимбы белого меха окружали их розовые голые лица.

После этого, к большому огорчению профессора Фогга, кругосветка Квентина прервалась: брекбиллсская команда потеряла все шесть очков, которые успела набрать, и выбыла. Они побили абсолютный рекорд, проиграв первый же раунд утешительного матча с общеевропейской командой. Капитаном противника была крошечная, кудрявая, стремительная люксембуржка — Квентин, вместе со всем мужским составом Брекбиллса и частью женского, тут же влюбился в нее.

Вельтерсный сезон закончился в последний день марта, и Квентин вдруг осознал, что в Брекбиллсе ему осталось пробыть каких-то два месяца. Все это время он словно блуждал по загадочному огромному городу с аркадами де Кирико и маленькими укромными площадями. Блуждал, полагая, что ничего еще толком не посмотрел, а потом повернул за угол и увидел, что это уже окраина и впереди лежит лишь одна короткая улица, ведущая прочь из города.

Теперь он, попав во власть предвкушаемой ностальгии, смаковал каждую мелочь. Углядев в окне между двумя лекциями чью-то бредущую через Море фигуру или отряхивающийся от снега куст в виде фламинго, он понимал, что видит эту картинку в последний раз — а если и увидит в будущем точно такую же, то это будет уже другой Квентин, не он.