Волшебники в бегах: часть третья

Девушка, стоящая на краю мира, подняла голову. В небе, подобном опрокинутой глубоко-голубой чаше, сиял серебристо-белый диск. Но то было не солнце, то была луна. Луна с лицом женщины — резким и гордым, с глазами, полными черного пламени. На секунду ей показалось, что она увидела эту женщину, но не в ореоле лунного сияния, а скорчившуюся на узкой и жесткой постели при свете единственной свечи — и лицо ее было закрыто руками, а темные длинные волосы, спутавшиеся и влажные, рассыпались по черному платью. Женщина выгнулась мучительной дугой, не отрывая рук от лица, и, кажется, закричала... Видящая моргнула, и перед ее глазами вновь вспыхнул лунный лик. Тонкие губы прошептали: "Лети. Ты можешь. Лети за нас обеих". Видящая раскинула руки, будто желая обнять весь свет, и бездонная синь окутала ее мягким покрывалом.

Она летела, и тихо плакал брошенный на краю мира ручеек...

Она летела и знала, что вот сейчас ветер предупреждающе свистнет в ушах, и полет сменится падением, стремительным и неотвратимым, и туман поглотит ее крик и смешается с ее слезами...

Но вместо этого пришла боль — короткая, неожиданная, несильная, — и ее хватило, чтобы сестра Ильга проснулась. Ветер мирно шептался с дождем за закрытыми ставнями, вместо пронзительной сини ее окружали успокаивающе серые каменные стены обители и полумрак, сквозь который смутными тенями проступала скудная обстановка кельи. На синем одеяле из грубой шерсти свернулся недвижный комочек рыжего пушистого тепла. Однако стоило Ильге шевельнуться, как комочек приоткрыл круглый янтарный глаз и довольно выпустил крошечные острые коготочки — им-то сестра и была, по всей видимости, обязана пробуждением. Ильга сгребла зверушку в охапку, прижала к груди и чмокнула в шелковистую макушку.

— Дарска, — прошептала она. — Спасибо тебе, Дарска...

Сердце билось раненой птицей, по щекам пролегли дорожки слез, дыхание прерывалось, но Ильга все равно чувствовала себя безумно счастливой. По крайней мере, этой ночью — благодаря кошке — она изведала лишь полет, но не жуткое, рвущее душу падение в пустоту. Молодая монахиня спустила ноги с кровати, нашарив башмаки, обулась, позволила кошке спрыгнуть на пол и принялась на ощупь одеваться. Свечи у нее имелись, но сестра Ильга любила просыпаться в темноте и никогда не зажигала по утрам света. Света ей хватало в снах.

Угли в маленьком очаге еще тлели, и в келье было даже не очень холодно, но вода в кувшине для умывания оказалась подернутой тончайшей ледяной коркой. Ильга не поморщившись проломила ее и плеснула водой на горящее лицо, смывая остатки сна. Тяжелая теплая ткань покрывала облекла ее, и, сопровождаемая вертящейся в ногах Дарской, девушка покинула келью. Полутемные коридоры были пусты. Здесь не принято было залеживаться в кровати, однако даже по меркам обители Ильга вставала рано. Спать она ненавидела с детства и, если б могла, вовсе перестала бы, но натруженное за день тело упорно требовало ежевечернего отдыха.

Монахиня толкнула крепкую дубовую дверь и вышла на улицу. Дождь затих, и только изредка крупные капли пятнали каменные плиты дорожки, сквозь щели в которых пробивалась вездесущая трава. Посредине двора возвышалась статуя святой — покровительницы обители: коленопреклоненная женщина, держащая на вытянутых руках меч, перевитый веткой шиповника. Неизвестный мастер изваял статую из цельной глыбы золотистого мрамора, привезенной с дальнего юга. В печальных каменных чертах Ильга видела странное сходство с собой.

Эринрот, жившая три сотни лет назад, была воительницей — прекрасной, полной силы, страсти и жизни. Когда ее отец и ее возлюбленный погибли в межклановой войне, Эринрот отыскала убийц и расправилась с ними с потрясшей даже бывалых воинов жестокостью. Затем она исчезла. Злые языки утверждали, что Эринрот сбежала, устрашившись содеянного и опасаясь наказания, но на самом деле она просто ушла в горы — одна, поздней осенью, не взяв с собой ничего, кроме меча. Эринрот искала смерти. Но смерть нашла ее первой — в лице жаждавших мести родственников убитых, шедших по ее следу. Дева вышла им навстречу — холодная, прекрасная, спокойная и не пытавшаяся защититься ни словом, ни клинком. Согласно преданию, мстители не выдержали взгляда воительницы, сложили оружие к ее ногам и ушли. И тогда Эринрот сама бросилась на меч. Тело ее, не тронутое ни тленом, ни дикими зверями, нашла мать, после смерти мужа и исчезновения дочери посвятившая себя Творцу. Совершив над телом Эринрот похоронный обряд, убитая горем, но не сломленная женщина основала на месте гибели дочери монастырь и стала первой настоятельницей.

Ильга кивнула статуе, как старой знакомой. Она любила смотреть на нее и иногда даже разговаривала с мраморной святой. Ильга не ждала ответа, да и не хотела его — просто ей нравилось думать, что в молочно-золотистых зрачках светится понимание.