Волшебники в бегах: часть третья

Линн с превеликим трудом подавила рвущийся наружу смешок и пониже опустила голову, чтобы накатившее на нее веселье и рыскающий по сторонам любопытный взгляд были не так заметны. А посмотреть там было на что, более того — все, что Линн видела, не только нравилось ей, но и вселяло удивительное уютное спокойствие. И стройные очертания зданий, сложенных из светло-серого камня, с крытыми коричнево-красной черепицей крышами. И маленький дворик, украшенный прелестной статуей из золотистого мрамора. И снующая по нему разномастная живность — кошки по большей части, но поперек одной из дорожек разлеглась здоровенная вислоухая псина с роскошной, редкой белизны, шубой, а на могучем собачьем загривке нахально расположился крошечный черный котенок. И сами монахини — в длинных, с множеством складок, небесно-голубых одеяниях, с добрыми, разрумянившимися от свежего воздуха лицами. Ни одна не выглядела исхудавшей или изнуренной. Многие дружески улыбались, завидев нежданных гостей. И сестра Ильга, их провожатая, тоже выглядела доброй, только грустной. И совсем юной — а Линн считала, что все монахини если и не старухи, то женщины зрелых лет.

Странноприимные (про себя Линн для простоты окрестила их гостевыми) покои тоже девушке понравились. Роскошью они не блистали, но обставляли комнату, несомненно, с любовью и заботой о ее обитателях. Каменные стены, обшитые для тепла досками, украшали тонкой работы гобелены в лазоревых и белых тонах — безусловно, вытканные самими сестрами. Простая, но добротная мебель — причем кровать отгорожена от остальной части комнаты подобием ширмы; небольшой очаг со сложенной рядом горкой дров. Линн бы не отказалась пожить здесь подольше, хотя знала, что времени у них мало. Самое большее — неделя. А как жаль... Она так устала от походной жизни!..

В отличие от очарованной Линн, у Тайриэла все окружающее вызывало резкое неприятие, поскольку он смотрел не только и не столько глазами. Кошки, уют и общее дружелюбие — все это, конечно, хорошо... для первого впечатления, которому Тайриэл порой доверял, а порой предпочитал дождаться второго. Эльф видел печать увядания на лице и на сердце встретившей их девочки-монахини, чувствовал впитавшуюся в камни боль, и горечь, и страдания, и поднимающуюся из глубин смерть. Нечто подобное он ощущал на кладбище — много лет назад, еще в Лесах. Возможно, на этом месте когда-то давно случилась битва... или еще что-нибудь. К тому же в памяти любого человека найдутся мрачные закоулки — и местные обитательницы, прошлые и нынешние, наверняка не были исключением. Тайриэл мало в этом понимал, но догадывался, что в монастырь шли не от хорошей жизни.

В довершение всего место это истекало силой — ясной, чистой, почти осязаемой и совершенно чужеродной его собственной. Линн, судя по ее счастливому виду, эта сила приняла с распростертыми объятьями, а его — отталкивала как чужака с недобрыми намерениями. А впрочем, его намерения благородством и впрямь не отличались. Если мальчика удастся похитить незаметно — что ж, прекрасно, лишние жертвы ему ни к чему, кроме того, монахини вряд ли имели касательство к козням Совета. Интересно, что наплел им глава? Правду, скорее всего, только не всю. Откровенную ложь сестры бы почуяли. Можно было бы попробовать договориться с ними самому — но где гарантии, что ему поверят, точнее, поверят именно ему? Ему, обманом проникшему в монастырь под чужой личиной незнакомцу, к тому же даже не человеку. Да, здесь проклятая маскировка играла против них. Ладно, на переправе коней менять поздно. Придется исходить из того, что есть, хотя эльфу действительно хотелось избежать смертей.

Невеселые размышления Тайриэла прервала Линн, до той поры деловито занимавшаяся очагом и распаковывавшая вещи. Подойдя к устало сгорбившемуся на стуле эльфу, она начала:

— Послушай...

Тайриэл до боли сжал ее руку, приложив палец к губам. Девушка мгновенно заткнулась и продолжила уже шепотом:

— Тайриэл, я хотела...

— Да помолчи же, дурочка, сюда идут! — прошипел он ей прямо в ухо.

Линн испуганно отшатнулась и прислушалась. Тайриэл жестом велел ей отойти от него и выпрямился на стуле. Легкие, на грани слышимости, шаги в коридоре затихли, и раздался негромкий стук. Линн нервно метнулась к двери открывать... и склонилась в почтительном поклоне перед вошедшей.

— Не нужно, дитя мое, мы все равны перед Творцом, — с акцентом произнес мягкий, чуть хрипловатый голос. — Я мать Альгитта, настоятельница монастыря святой Эринрот.