Волшебные одежды

Угрюмый маг повернулся в сторону мельницы и увидел мою накидку. Я увидела, как его лицо исказилось от страха. Он подался в сторону Реки и уставился на накидку, как будто пытался прочитать, что на ней написано. А он ведь был магом! В смысле — вдруг он и вправду ее читал? Вдруг у него глаза на невидимых ножках, как у улитки? Мне захотелось утащить накидку в комнату, но я боялась, что тогда маг увидит меня. Я застыла, не зная, что же делать. Робин, которая никогда не была дурой, даже когда болели, лежала тихо и встревоженно смотрела на меня, а я смотрела на тот берег Реки. В конце концов маг развернулся и пошел вниз по течению. А Звитт пошел обратно, в сторону Шеллинга. Я схватила накидку и спрятала ее под кровать к Робин, до того момента, пока мне не удастся унести ее куда-нибудь и уже там дочитать.

Я рассказала Робин о том, что случилось. Я готова была выткать проклятие на Звитта — так Робин перепугалась. Она сказала, что нам нужно немедленно уходить отсюда. Она встала с кровати — и упала на пол. Я завопила, призывая Утенка. К счастью, вместе с ним пришел и Хэрн, и нам удалось уложить Робин обратно на кровать. Мы все очень испугались. Мы знали, что нужно сказать королю, что Один велит нам уходить, но мы боялись, что тогда Робин умрет. А тогда, как указал Утенок, душа Робин попадет в сеть Канкредина, и это будет так же плохо, как если бы он поймал Гулла. Мы просто не знали, что же нам делать. Следующие три дня Утенок с Хэрном посменно дежурили, но маг не вернулся. Мы решили, что он отправился к Канкредину. Хэрн сказал, что это даст нам примерно дней семь. И что за это время я должна вылечить Робин. Должна, и все. У меня за это время появились кое-какие наметки.

Как только мы уложили Робин обратно, я тут же натянула на станок новые нитки основы. Когда я увидела, как испугался маг при виде моей накидки, меня осенило. Когда маги ткут, то что они соткут, то и сбывается. Потому-то у этого типа на одеянии было написано про незримую смерть. Эта смерть, на кого бы там он ее ни насылал, и была теми самыми словами. То же самое и с одеянием Канкредина. Река связана, душе Гулла угрожает опасность, а душесеть стоит — и все это из-за того, что Канкредин соткал эти слова.

Мои ткани тоже обладают подобной силой. Я в этом уверена. Когда я сравнила мои плотные, замысловатые ткани с изделиями этих магов — такими грубыми, крупными и расхлябанными, — я поняла, что как ткачиха я их превосхожу на голову. И потому, когда я натягивала нити, меня снедало тщеславие и жажда мести. Я намеревалась проклясть Звитта, выткать, что наш король стал серьезным и мужественным, а Канкредин вместе с его сетью сгинул в море. Потому-то мне и подумалось, что я могла бы повернуть жителям Шеллинга ноги коленками назад. Мне сильно полегчало на душе, когда я посмотрела на тот берег и увидела, что ноги у них по-прежнему глядят в правильную сторону. Я знаю, в чем тут дело. Я похожа на Хэрна. Мне все нужно понять. А когда я пойму и сотку это понимание, вот тогда у Канкредина появится причина для страха.

Вот, что мне следует понять: чем так ценна душа Гулла? Почему Робин так сильно болеет? Что такое Один? С этими вопросами связаны другие, менее серьезные. Например — в чем Хэрн, Утенок и я поклялись Бессмертным? Все ответы заключены в моей первой накидке, и они пришли ко мне, когда я ткала.

Этим вечером Робин вроде бы была поспокойнее. Прежде, чем прочитать накидку, я поняла, что к болезни привел ее страх перед магами. Робин не видела Канкредина. Мы мало что ей рассказывали. Но теперь я уверена, что Робин известно много такого, чего мы не знаем. Это ее врожденный дар, как мой дар — ткачество.

Я могу соткать и это, однако же я рассердилась на дядю Кестрела, когда он сказал, что мы оскорбили жителей Шеллинга. Это же нелогично! Но я почитала накидку, повспоминала, и поняла, что все мы, и даже Гулл, который был самым скромным из нас, чувствовали и вели себя так, как будто мы были особенными. Я и сейчас думаю, что мы особенные. Но дело в том, что тогда у меня не было никаких реальных оснований так считать. Я тогда еще ни в чем себя не проявила. Мне стыдно. Я почти готова извиниться — только не перед Звиттом и тетей Зарой!

На этом месте я остановилась, чтобы зажечь лампу. Робин вроде как заснула, отвернув желтое, словно восковое лицо к стене. Я закрыла дверь, выходящую на Реку, и снова принялась читать первую накидку. Теперь я не виню себя за то, как я поступила с Одним. Я поняла, что он нарочно закопался в свой костер, и к тому же подстроил, чтобы я появилась перед Канкредином в юбке Робин, чтобы Канкредин подумал, что я — никудышняя ткачиха. Я думаю, что Один сам же и подстроил, чтобы я выдала его нашему королю, и чтобы нас вызвали к Карсу Адону, но зачем ему это понадобилось, я понятия не имею. Оглядываясь назад, я даже иногда думаю, что Один использовал силу Канкредина, воздействующую на Гулла, в своих собственных целях — чтобы привести нас к устью Реки. И я уверена, что Танамил нарочно задержал нас, чтобы мы прибыли туда к тому моменту, как половодье начнет спадать.