Волшебный корабль

Потом Роника снова задумалась о неумолимых цифрах в своих гроссбухах. О цифрах, изменить которые невозможно было никаким усилием воли. Задумалась о долге ее семьи перед семейством Фьестрю из Дождевых чащоб. «Звонкое золото или живая жизнь». Этот долг поистине платежом красен.

Неожиданное озарение открыло Ронике, что на самом деле платить придется не ей. Платить будут Сельден и Малта. Это в их жилах течет кровь, оговоренная прадедовским договором. И чему же она, Роника Вестрит, сумела научить своих внуков?

Ничему.

– Госпожа?.. Госпожа, тебе плохо?

Роника подняла глаза и увидела перед собой Рэйч. Женщина уже успела собрать на поднос опустевшие чашки и блюдца из-под пирожных. И приблизилась к хозяйке, напуганная ее неподвижностью и ничего не выражающим, остановившимся взглядом. Вот этой женщине, служанке-рабыне в доме Вестритов, она, Роника, почитай что перепоручила воспитание собственной внучки. Женщине, которую она толком и не знала… Что хорошего могло преподать Малте само ее присутствие в доме? Что рабство следовало принимать как должное, ибо за ним будущее? И какие же выводы должна была Малта сделать относительно положения женщины в том обществе, которое постепенно образовывалось в Удачном?

– Сядь, – сказала Роника. – Вот сюда, рядом со мной. Нам надо поговорить. О моей внучке… И о тебе, Рэйч.

– Джамелия… – тихо проговорила Проказница.

Ее голос разбудил Уинтроу, и он оторвал голову от палубы, на которой прикорнул, пригревшись на зимнем солнышке. День был ясный, не жаркий, но и не холодный. Дул легкий ветер.

Это был час, отведенный ему для «оказания внимания кораблю», как в своем дремучем невежестве выражался отец. Вот Уинтроу и сидел себе на баке, чиня потихоньку штаны и негромко разговаривая с носовым изваянием. А как вышло, что он прилег на палубу и уснул, Уинтроу просто не помнил.

– Извини, – сказал он, протирая глаза.

– Не извиняйся, – просто ответил корабль. – Хотела бы я обладать способностью спать, подобно вам, людям, отдыхая от забот и событий дня. То, что это даровано хотя бы одному из нас, благословение для обоих. И я тебя разбудила только потому, что решила: тебе понравится зрелище. Твой дедушка всегда говорил, что отсюда открывается самый великолепный вид на город. Отсюда, говорил он, видны все его достоинства, а недостатки сокрыты. Вон там, видишь? Вон они – белые шпили Джамелии…

Уинтроу поднялся, потянулся и стал смотреть вперед. Навстречу кораблю тянулись два близнеца-мыса; они отчетливо напоминали руки, простертые для дружеского объятия. Город расстилался по берегу между окутанным испарениями устьем Теплой реки и вздымающимся пиком Сатраповой горы. Великолепные особняки и величественные сады отделялись один от другого широкими поясами улиц. А по гребню позади города высились шпили и башни дворцового комплекса – резиденции сатрапа. Это было сердце Джамелии, называемое в обиходе верхним городом.

Так вот, значит, какая она! Столица, давшая название целой сатрапии! Центр цивилизации. Колыбель наук и искусств…

Она сияла и переливалась под послеполуденным солнцем. Зелень, золото и белизна – словно самоцветы в драгоценной оправе. Белые шпили возносились над кронами самых высоких деревьев, а их белизна была попросту невыносимой – Уинтроу не мог смотреть на них, не щуря глаз. Шпили были опоясаны золотом, а фундаменты зданий – выложены темно-зеленым мрамором, привезенным из Сэдена. Уинтроу смотрел и насмотреться не мог. Впервые его глазам представало все то, о чем он столько раз слышал.

Около пятисот лет назад Джамелию почти дотла уничтожил пожар. Тогдашний сатрап велел заново отстроить столицу, придав ей еще больше великолепия, и притом полностью из камня, чтобы подобное несчастье не повторилось уже никогда. Он созвал лучших зодчих, искуснейших каменщиков и иных мастеров – и через тридцать лет упорной работы верхний город был возведен. Второй по вышине шпиль, вонзавшийся в синее небо, обозначал собственно резиденцию сатрапа. А единственный еще более высокий был храмом Са, где сатрап и его сердечные подруги совершали свое поклонение. Уинтроу смотрел на замечательный храм с благоговением и восторгом. Удостоиться быть посланным в монастырь, принадлежавший к этому храму, – высшей чести жрец Са не мог для себя и желать. Одна библиотека там занимала семнадцать покоев. Еще в трех покоях постоянно были заняты делом писцы: сразу двадцать жрецов трудились не покладая рук – обновляли и переписывали книги и свитки. Уинтроу попробовал представить себе, какая же там собрана сокровищница знаний, – и вновь преисполнился благоговения.

Но потом накатила горькая горечь и омрачила его душу. «Вот таким же прекрасным и светлым казался мне Кресс, на деле оказавшийся пристанищем жестоких и жадных людей». Уинтроу отвернулся от приближавшегося города и вновь сел на палубу.