Волшебный корабль

– Я не про то, – сказал он, и чувствовалось, что терпение его на исходе. – Почему ты не пришла встретиться со мной?

– Потому что не хотела ложиться с тобой, – ответила она напрямую.

Она слишком устала, чтобы изобретать вежливые увертки.

Он изобразил оскорбленную невинность:

– Я же тебя только поужинать вместе приглашал.

– А насчет переспать даже и в уме не держал?

Брэшен был очень близок к тому, чтобы соврать, но привычка к честности победила.

– Держал, конечно… Прошлый раз, помнишь, ты сама говорила, у нас получилось неплохо…

Ей не требовалось напоминаний. Альтия смущалась при воспоминании о немыслимом наслаждении, а еще более – оттого, что он знал: она действительно наслаждалась.

– А еще, – сказала она, – я говорила тебе: это не должно повториться.

– Я думал, ты имела в виду – на корабле.

– Я имела в виду – вообще. Брэшен… тот раз мы вымокли и замерзли, мы пили и жевали циндин… – Она помедлила, но так и не придумала красивого слова и бухнула: – Вот и все!

Его рука дернулась на столешнице. Она знала, как мучительно хочется ему коснуться ее, взять ее руку в свою. Она сунула руки под стол и плотно переплела пальцы.

– Ты уверена в этом? – В его голосе была боль.

– А ты нет? – И она прямо посмотрела ему в глаза, чтобы увидеть светившуюся в них нежность.

Он отвел взгляд первым.

– Ну что ж… – Он глубоко вздохнул и сделал большой глоток из своей кружки. Наклонился к Альтии, опираясь на локоть, и заговорщицки предложил: – Если купишь еще пивка, я бы циндинчику раздобыл.

Альтия улыбнулась в ответ:

– Вот уж не думаю.

Он повел плечом, улыбка начала гаснуть, но все же он спросил:

– А если я и пиво и циндин?

– Брэшен. – Она медленно покачала головой и постаралась рассуждать здраво: – Уж если на то пошло, мы с тобой почти не знаем друг друга. У нас нет ничего общего, мы не…

– Ладно, – перебил он. – Ладно, уговорила. Я круглый дурак. Но не надо осуждать меня за попытку, хорошо? – Он допил пиво и поднялся. – Пойду, пожалуй. Только еще один совет дам напоследок, идет?

– Валяй. – Она внутренне напряглась, приготовившись выслушивать какое-нибудь сопливое «береги себя» или «будь осторожна».

– Вымойся, – сказал он. – Знала бы ты, как от тебя пахнет.

И ушел. Даже не оглянулся в дверях.

Если бы он остановился на пороге, ухмыльнулся и сделал ей ручкой, оскорбление еще сошло бы за грубоватую шутку. Но вот так! Взял и унизил ее только за то, что она ему отказала! Изобразить вздумал, будто сам ее не пожелал, оттого что должным образом не завита и не надушена! Что-то в прошлый раз все это его не особенно беспокоило. И уж от самого тогда пахло вовсе не розами. «Вот же скотина!» И Альтия высоко подняла кружку:

– Пива сюда!

Брэшен ежился под холодным дождем и по дороге обратно в «Красный карниз» старательно размышлял ни о чем. Остановился он лишь однажды – купить у уличного продавца, с несчастным видом мокнувшего под дождем, палочку паршивого циндина. Дойдя до дверей своей гостиницы, он обнаружил, что они уже заперты на ночь. Он принялся молотить в двери кулаками, негодуя, что его оставили мокнуть на улице.

Наверху отворилось окошко, высунулся хозяин.

– Кто там?

– Я, Брэшен! Впусти меня!

– А кто в помывочной свинарник оставил? Даже не выскреб лохань! И полотенца в кучу свалил!

Брэшен смотрел на него снизу вверх.

– Открой! – повторил он. – Тут дождь хлещет!

– Неопрятный ты тип! – заорал сверху хозяин.

– Но я же тебе за комнату заплатил!

Вместо ответа сверху вылетела его морская киса. И смачно шлепнулась в лужу, обдав Брэшена густыми брызгами грязи.

– Эй! – крикнул он возмущенно.

Однако окошко уже затворилось.

Некоторое время Брэшен стучал и молотил ногами в запертую дверь. Потом выкрикивал ругательства, обращая их в сторону скрытого ставнями окошка. Он как раз начал швырять в окно комья уличной грязи, когда из-за угла вывернулись городские стражники и, рассмеявшись, предложили ему попытать счастья в другом месте. Им явно уже доводилось видеть подобное, причем не единожды.

Делать нечего – Брэшен взвалил кису на плечо и пошагал по ночному городу, отыскивая для ночлега таверну.

Глава 26 Подарки

Свет зимней луны холоден и пронзительно ярок. Скалы на берегу отбрасывают непроглядные тени, похожие на бесформенные чернильные кляксы, и половина твоего корпуса залита расплавленным серебром, а другая тонет в сплошной черноте. Но вот я разжигаю костер, и возникает иная игра света и тени. В отличие от лунных, эти тени живые. Они пляшут и мечутся. На тебя падает двойной свет: луна превращает тебя в каменное изваяние, костер же смягчает контрасты и придает жизнь.

Голос Янтарь завораживал. На расстоянии ощущалось тепло огня – некоторое время назад женщина положила немало трудов, отыскивая на берегу плавник посуше. Тепло, холод – все это были понятия, воспринятые им от людей. Он знал: одно приятно, другое – нет. Но и то, что тепло было лучше холода, он выучил и запомнил, а не постиг сам. Ибо дереву нет в том никакой разницы. Правда, в холодную ночь вроде нынешней тепло и впрямь казалось по-настоящему приятным.