Он так и ел глазами Уинтроу, высматривая хоть какой-нибудь признак страха. Уинтроу запретил себе как-либо выдавать свои чувства. «Все равно Торк не посмеет дать делу зайти так далеко, – говорил он себе. – Он просто издевается и насмешничает, как всегда». А потому, если поддаться, Торк лишь продолжит издеваться. Уинтроу отвел от Торка глаза и уставился вдаль, как если бы происходивший рядом разговор его не больно-то интересовал.
– Выжигание рабской татуировки преследуется по закону, – авторитетно заявил содержатель. – Человек со следами ожога слева от носа рассматривается как беглый раб, опасный к тому же. Если его поймают, он будет доставлен прямо сюда. И снова помечен клеймом государя сатрапа.
Торк как бы горестно помотал головой, но ухмылка по-прежнему была самая мерзкая.
– Какой стыд портить татуировкой такую славную рожицу! Ну ладно. – И он отвернулся прочь от Уинтроу, чтобы кивком головы указать на еще не осмотренных рабов. – Продолжим?
Содержатель нахмурился:
– Так мне послать гонца? Чтобы сообщить о парне отцу?
– Нет-нет, не бери в голову. Я прослежу, чтобы папаша узнал, где находится сын. Уж верно, он не обрадуется поведению отпрыска! Ну добро, что ты мне скажешь вот об этой бабенке? Есть у нее какие-то особые навыки или умения? – Он выделил голосом последние два слова, превращая их в жестокую насмешку над сгорбившейся перед ними старухой.
Уинтроу остался стоять в своем закутке, его трясло. Ярость, сжигавшая его изнутри, грозила выплеснуться наружу. Уж Торк, понятно, намерен был продержать его здесь, в холоде и грязи, так долго, как только возможно. Но отцу он расскажет непременно. И придет сюда – насладиться их противостоянием. Тут сердце мальчика упало: он попробовал вообразить, каким окажется гнев отца на сей раз. Ко всему прочему, отец сочтет себя униженным – а это Кайлу Хэвену ой как не нравилось. И он уж найдет способы втолковать это сыну…
Уинтроу прислонился к стенке закутка, чувствуя себя совершенно несчастным. Не надо было ему убегать. Надо было всего-то потерпеть, переждать… До пятнадцатилетия оставалось меньше года. А там он объявил бы себя независимым от воли отца – и просто сошел с корабля, где бы тот тогда ни находился. Зато теперь ему оставшиеся месяцы покажутся вдвое длиннее, чем могли бы. И почему он не подождал?
Уинтроу медленно опустился на прелую солому в углу своего «стойла». И закрыл глаза, пытаясь заснуть. Уж лучше спать, чем размышлять о том, каким именно окажется гнев отца.
– Убирайся! – повторил Кеннит.
Получилось негромкое рычание. Этта осталась стоять, где была: бледная, но с крепко сжатыми губами. В одной руке – тазик с водой, в другой – полосы материи на повязки.
– Я просто подумала, что свежая повязка пойдет тебе на пользу, – отважилась она выговорить. – Старая вся в засохшей крови и…
– Убирайся!!! – взревел Кеннит.
Она крутанулась, расплескав воду из тазика, и исчезла. Дверь капитанской каюты бухнула у нее за спиной.
Кеннит с самого утра пребывал в ясном рассудке, но эти слова были первыми, которые он кому-либо сказал. Большей частью он просто смотрел в стену, будучи не в состоянии осмыслить – как вышло, что госпожа удача его до такой степени невзлюбила. Как вообще могло случиться подобное? Возможно ли, чтобы капитан Кеннит претерпел ЭТО?
Ну что ж. Настала пора. Настала пора разуть глаза и увидеть, что с ним сделала эта сука. Пора вновь взять бразды. Пора…
Он уперся кулаками в постель и рывком сел. Потревоженная нога отозвалась такой болью, что у него почернело в глазах. Кеннит взмок и почувствовал, как липнет к спине ночная рубашка (и без того уже провонявшая). «Пора!» Он сгреб покрывало и отбросил его прочь, чтобы увидеть ногу, искалеченную этой сукой…
Ноги не было.
Его ночная рубашка была подвернута и тщательно заколота, чтобы не мешала. Вот ляжки – такие же, как прежде, волосатые и мускулистые… Но одна нога просто оканчивалась комом грязно-бурой повязки немного ниже колена. «Нет… невозможно…» Кеннит потянулся потрогать, но не смог заставить себя прикоснуться к повязке. Вместо этого он самым дурацким образом принялся щупать пустое место там, где положено было находиться нижней части ноги. «Может, она в самом деле там, просто у меня что-то с глазами?»
Он тихо заплакал… но почти сразу скрипнул зубами и замолчал. Нет! Он не издаст больше ни звука. Вообще ни единого звука!
Кеннит попытался припомнить, как все получилось. За каким хреном он приволок на борт эту сумасшедшую суку? За каким хреном (вот с чего надо было начать!) им вообще понадобилось нападать на невольничьи корабли?! Торговые – да, торговые – другое дело. Там деньги. И за ними не следуют косяки морских змей, готовых чуть что хватать людей за ноги. Соркор и Этта – вот кто во всем виноваты. Если бы не они – был бы он до сих пор цел и здоров!
«Спокойно. Спокойно…»