Волшебный корабль

– Им было известно не многое. В основном слухи и сплетни. Они рядом с тем другим кораблем неполный день простояли. «Проказница» принадлежит торговому семейству из Удачного – каким-то Хэвенам. Она пойдет Внутренним проходом в Калсиду со всей возможной скоростью. Рабов они покупать собирались не всяких, а только ремесленников и умелых рабочих, но кто ж их знает – небось возьмут и других, хотя бы ради балласта. Всем заведовал малый по имени Торк, но вроде бы не он был капитаном. Да, эта «Проказница» только что пробудилась, и это ее первое плавание. Девственное.

Кеннит покачал головой:

– Хэвен? Нет такого купеческого семейства.

Этта развела руками:

– Ты прав. Они меня обвели вокруг пальца. – Она отвернулась и неподвижно уставилась в переборку. – Прости, что все испортила в смысле допросов.

Да, она определенно выходила из повиновения. Будь у капитана обе ноги, он взял бы сейчас ее за шкирку, швырнул на постель – да и напомнил, кто она такая вообще есть. Но теперь… теперь вместо этого ему приходилось ей льстить. Заигрывать. Кеннит попытался изобрести какие-то хорошие и приятные слова, которые бы утешили Этту и вернули ей разговорчивость… Однако непрестанное биение крови в изуродованной ноге становилось все более мучительным. Ему хотелось просто лечь, вытянуться, заснуть – и уйти от всего. Но ему придется просить ее, чтобы помогла.

– Этта, я беспомощен, – проговорил он с горечью. – Я самостоятельно даже до постели не доберусь. – И добавил в редкостном для него приступе откровенности: – Никуда не годится, что ты видишь меня… таким!

В это время музыка на палубе переменилась. Сильный мужской голос повел песню, исполненную одновременно мощи и нежности. Кеннит склонил голову набок, прислушиваясь… Слова показались ему странно знакомыми.

– Ага, – проговорил он затем, – узнаю́. «К возлюбленной Китриса». Славный стишок… – Он снова задумался, что бы такого сказать Этте доброго и хорошего, но так ничего и не родил. Только и сообразил предложить: – Сходи на палубу послушай, если охота. Знаешь, эти стихи очень старинные… – На краю поля зрения снова все начало расплываться, на сей раз потому, что боль выжимала из глаз слезы. – Ты их слышала раньше? – спросил он, пытаясь не выдать себя дрожанием голоса.

– О Кеннит… – У нее тоже заблестели в глазах слезы, но не от боли, как у него, а от раскаяния, неожиданного и необъяснимого. – Эти стихи для меня нигде не прозвучат сладостнее, чем здесь… Прости меня! Я иногда такой черствой бываю… Батюшки, да ты опять белый весь! Обопрись на меня, я тебя уложу!

И уложила – самым нежным и ласковым образом, как только могла. И влажной губкой промокнула ему лицо.

– Нет, – запротестовал он слабо. – И так холодно… Я замерз…

Она потеплее укрыла его, потом легла рядом со стороны здоровой ноги. От ее тела шло приятное тепло, но кружева у ворота ее рубашки царапали ему лицо.

– Разденься, – велел он. – Ты теплее раздетая.

Она коротко рассмеялась – удивленная, но и довольная.

– Вот это мужик! – заметила она.

Но все же повиновалась.

В дверь стукнули.

– Что еще? – отозвался Кеннит.

– Я пленника привел, кэп, – донесся голос Соркора.

«Опять хлопоты… нет, только не это!»

– Отставить. Этта его уже допросила. Он больше не нужен.

Ее одежда упала на пол. Она осторожно забралась в постель и прижалась к нему, обдавая теплом. Кенниту, нечеловечески усталому, это тепло показалось сущим бальзамом для души и для тела.

– Кеннит! Капитан Кеннит! – В настойчивом голосе Соркора звучало беспокойство.

– Да, – откликнулся капитан.

Соркор отворил дверь. Двое матросов у него за спиной поддерживали в стоячем положении изможденную тень капитана «Сигерны». Оба моряка уставились на своего капитана, и челюсти у них разом отпали. Кеннит завертел головой, ища, что же их так изумило. Рядом с ним в постели сидела обнаженная Этта – и стыдливо прикрывала грудь одеялом. Музыка с палубы громче доносилась сквозь открытую дверь. Кеннит посмотрел на пленника. Этта не просто ослепила его… Было похоже, она разбирала его по частям – понемножечку, по кусочку зараз. Зрелище было отвратительное, и Кенниту окончательно расхотелось заниматься пленником прямо сейчас. Однако чтобы отделаться, нужно было соблюсти проформу, и Кеннит прокашлялся:

– Правду ли ты сообщил моей женщине, пленник?

Несчастье, стоявшее между двумя матросами, повернуло в его сторону изувеченное лицо.

– Клянусь – да… снова и снова… Зачем бы мне лгать? – Бывший капитан всхлипнул и расплакался – шумно, некрасиво, пытаясь шмыгать остатками ноздрей. – Пожалуйста, добрый господин, не подпускай ее больше ко мне! Я все сказал, всю правду! Все, что знал…

«Хлопоты… слишком много хлопот…» Этот человек явно обманул Этту, а теперь старался обмануть Кеннита. Пленник был бесполезен. Огненные стрелы боли летели из ноги и разбивались о внутреннюю сторону черепа.

– Я… занят, – выговорил он. Он ни за что не сознался бы, как вымотало его простое переодевание и мытье. – Разберись с ним, Соркор, как сочтешь нужным.

Приказ «разобраться» мог означать только одно, и пленник разразился горестным воем: оказывается, он еще хотел жить.