Волшебный корабль

Хотя на самом деле отнюдь не был уверен, что пойдет у кого-нибудь спрашивать. Команда более не имела к Уинтроу никакого отношения. Он был сам по себе. Ел и спал отдельно от всех. Кое-кто из матросов, с кем он успел в начале плавания более-менее сойтись, иногда посматривал в его сторону, и тогда на лицах у них возникала смесь жалости и отвращения – дескать, надо же было докатиться до подобного состояния! А новые матросы, нанятые в Джамелии, обходились с ним словно с самым обыкновенным рабом. Если он к ним приближался, они сразу начинали жаловаться на вонь – и пинками либо зуботычинами гнали его прочь. Нет уж! Чем меньше внимания обращала на него команда, тем спокойней ему жилось. В последнее время он стал думать о палубе, мачтах и снастях как о «внешнем мире». Его, Уинтроу, новый мир находился здесь, в трюмах. Это был мир ощутимо густого смрада, заросших грязью цепей и человеческих тел, опутанных ими, как паутиной. Когда Уинтроу выбирался на палубу, чтобы сменить воду в ведерке, это было целое путешествие в другую вселенную. Там люди двигались, куда кто хотел, они разговаривали, кричали и порою даже смеялись, и ветер, солнце и дождь вволю целовали их лица и обнаженные руки. Уинтроу никогда раньше не подозревал, какое это чудо!

Наверное, он мог бы остаться наверху, в этом дивном палубном мире. И даже постепенно обрести свое прежнее положение корабельного юнги. Но он даже не пытался. Побывав здесь, в недрах корабля, он все равно не смог бы забыть увиденного или притвориться, что ничего этого не существует. Поэтому каждый день он поднимался с закатом, наполнял свое ведерко, брал собственноручно выполосканные тряпки – и отправлялся к рабам. Он мог им предложить лишь одно жалкое утешение – умывание морской водой. Пресная вода, конечно, была бы предпочтительнее, но ее слишком берегли. Что ж, пусть будет морская. Все лучше, чем ничего. Он давал людям умыться и ухаживал за ранами, до которых они сами не могли дотянуться. Их было слишком много, и он физически не мог каждый день посещать каждого. Но все-таки он делал что мог. А потом возвращался к себе, в канатный рундук, падал на убогое ложе – и засыпал как убитый.

Он ощупал ногу укушенного крысой. Кожа показалась ему очень горячей. Вряд ли бедолага долго протянет.

– Не намочишь ли ты тряпку еще? Пожалуйста…

Что-то в интонациях и выговоре прозвучавшего голоса показалось Уинтроу смутно знакомым… Он раздумывал об этом, макая тряпку в остатки морской влаги на донце ведерка. Вода была уже грязная, как, впрочем, и тряпка. Но хоть мокрая, и то добро. Человек взял ее и вытер лицо соседа. Потом вывернул тряпку и обтерся сам.

– Спасибо тебе большое, – сказал он, возвращая жалкий лоскут.

У Уинтроу пошли по коже мурашки – он вспомнил.

– Ты со Срединного полуострова, ведь так? Не из местности возле Келпитонского монастыря?

Человек улыбнулся довольно странной улыбкой – так, будто слова Уинтроу разом ранили и согревали его.

– Да, – ответил он негромко. – Именно там я жил… – И поправился: – Пока меня в Джамелию не послали.

– И я жил в Келпитоне! – прошептал Уинтроу, хотя больше всего ему хотелось кричать. – Я жил в монастыре и учился на священнослужителя. А еще иногда я трудился в садах…

Он заново смочил тряпку и протянул ее закованному.

– Ах, эти сады… – Голос мужчины прозвучал словно издалека, хотя он всего-то повернулся лишний раз обтереть руки соседа. – Весной, когда распускались цветы, каждое дерево превращалось в розовый или белый фонтан… а их аромат был подобен благословению…

– Над ними кружились пчелы, – подхватил Уинтроу, – но порою казалось, будто жужжат сами деревья. А когда лепестки опадали, земля на неделю становилась розово-белой…

– А деревья окутывал зеленый туман: это пробивались первые листья… – прошептал раб. И вдруг застонал: – О Са, спаси и помилуй! Кто ты? Демон, явившийся мучить меня, или дух – посланец Небес?

– Ни то ни другое. – Уинтроу внезапно сделалось стыдно. – Я просто мальчишка с тряпками и ведерком воды…

– И даже не жрец Са?

– Больше уже нет…

– Дорога к жречеству может неисповедимо петлять, – заметил раб наставительно, и Уинтроу понял, что тот цитирует древнее писание. – Но однажды вступивший на нее – уже не сворачивает.

– Но меня, – сказал он, – силой оторвали от ученичества!

– Никого нельзя оторвать, никто не может и уйти по собственной воле. Все жизни ведут к Са. Все мы так или иначе призваны к священству.

Тут до Уинтроу дошло, что он сидит очень тихо, замерев в темноте. Огарок свечки погас, а он даже и не заметил. Его разум устремился следом за словами невольника, вопрошая и дивясь. «Все мы призваны к священству» – как это понимать? Даже Торк? Даже Кайл Хэвен? Одно дело призывать – но всякий ли призыв будет услышан, всякая ли дверь растворится?

Ему не понадобилось объяснять собеседнику своего путешествия по мысленным мирам – тот все понял и так.

– Ступай, жрец Са, – тихо проговорил он из мрака. – Твори то малое добро, которое можешь, моли о нас, доставляй утешение. Когда же тебе представится случай сделать нечто большее – знай: Са даст тебе мужество. Я знаю…