Волшебный магазин

Людмила быстро приводила комнату в порядок, выключала телевизор, проводила расческой по спутанным седым волосикам – мадам в это время истерически орала: «Убийца, ты из меня последние клоки выдираешь!» Но Людмила не реагировала. Из шкафа доставала целые горы шарфов и смотрела, что выберет Антонина. Тогда она обильно закутывала ее голову в самый большой шарф, оставляя одни глаза.

– Тушь! – командовала Антонина Михайловна Успенская.

Дрожащими руками Людмила кое-как наводила марафет на ресницы.

И прыскала сверху на все это сильно пахнущим спреем.

Снизу уже звонили.

Людмила впускала гостя – в этот раз это был импозантный господин с трубкой в руке, по шее тоже вился шарф.

– Моя дорогая, – произносил он сильным баритоном.

И Людмила закрывала за ним дверь в спальню.

Сама уходила на кухню – у нее был час тишины.

Когда баритон ушел, Людмила заглянула к хозяйке. Та беспомощно пыталась выпростаться из шарфа.

Людмила помогла. Из глаз Антонины текли черные слезы.

– Ну ты чего, не надо, не надо. Тебе силы нужны.

– Для чего?

– Жить. Вот я скоро Юрочку приведу – посмотришь, какой он сладкий, какой хорошенький.

– Знаешь, кто это был?

– Нет.

– Моя любовь, представляешь, моя любовь. Эта развалина был для меня всем.

– И чего? – Людмила разоблачила Антонину до ночной рубашки и потянулась к зубам:

– Вынимать, нет?

– Дура, я тебе говорю, а ты – зубы! Представляешь, – этот рамоли, этот выживший из ума певец владел моим сердцем.

«Господи, – подумала Людмила, – да он выглядит моложе ее и в хорошей форме. Ходит хотя бы на своих двоих».

– А чего ему надо, – поинтересовалась она, – если такой, как ты говоришь, доходяга, чего приперся?

– Посмотреть на меня.

– Зачем?

– Пригласил в жюри конкурса, представляешь?

– Даром?

– Что даром? Ты всегда какую-то ерунду спрашиваешь. Конечно, за деньги и, наверное, большие.

– Ну?

– Что ну? Ты что, не видишь, в каком я виде?

– Не вижу. Вид нормальный. Ради денег можно и парикмахершу позвать или этого, стилиста. Ты сыну скажи, он тебя куколкой сделает.

– Кто?

– Стилист. А мы платье подберем. У тебя там столько барахла – весь Голливуд одеть можно.

– Давай выпьем.

– Хорошая идея.

– А ты чего про Юрочку сказала – это правда?

Людмила принесла рюмки и коньяк.

– Правда.

Хорошо посидели, впрочем, Антонина уже и сидеть не могла – она лежала, но ей тоже было хорошо. Приятно было думать, что красавец, разбивший ей жизнь, и основательно, стал мерзким шамкающим старикашкой.

Но к Новому году ничего не прояснилось. Уже Людмила договорилась с хозяйкой, что привезет Юрочку сюда и положит с собой на диван, а потом, когда приедет Таня, они и уедут. Антонина была не против. Она вообще ни на что не реагировала – Людмила включала телевизор на среднюю громкость и уходила по магазинам. Все же какие-то деньги она припрятала от Светы и искала подарки в Донецк – соседкам, подружкам и, конечно, Юрочке ненаглядному. Стала забывать запах его шейки – это плохо.

Перед самым праздником телефоны в подвале перестали отвечать. Она съездила и увидела заколоченную дверь.

А потом по телевизору показали страшную новость про самолет, в котором летели артисты из ансамбля. Все разбились у города Сочи.

Она сидела возле кровати Антонины и охала – артистов жалко. И Антонина тоже охала: артистов всегда жалко. И вдруг показали фотографию Лизаветы Петровны и сказали, что она была в этом самолете.

Первая мысль была дурацкая: «Ах вот почему она по телефону не отвечала». А потом пришел ужас.

Вечером выпили, сколько смогли. Людмила вливала по трубочке Антонине коньяк и чокалась с этой трубочкой.

– Чего ревешь, – вдруг четким голосом сказала певица, – скажи спасибо, что Юрочки твоего там не было. Ты найдешь его – живого и невредимого. А Лизавету твою уже никто не найдет.

Ночью Антонина стала умирать. Задыхаться.

Слабым голосом сказала:

– Людка, не отдавай меня в больницу.

– Тонечка, дорогая, что же мне делать?

– Валидол дай!

Перепуганная Людмила засунула ей в рот таблетку.

Антонина маялась. Ее тело лежало, как разлитая сметана по кровати: белое, кислое, неподвижное. И в этой луже жили только глаза.

Людмила погладила ее по маленькой головке с клочками седых волос и подумала: вот послал мне Господь вместо моего нежного любимого мальчика эту старуху. А что делать: она тоже человек.

Но к утру стало совсем плохо, и Людмила позвонила сыну. Он сказал:

– Сейчас буду! Соберите нужное для больницы – не знаю: рубашку, полотенце, мыло.

– Зубы, – сказала Людмила.

– Ну не знаю. Да, зубы.

Людмила несколько раз заходила к хозяйке – та вроде спала. Страшно было. Ни скорой, ни сына. Потом враз приехали, одновременно.

Антонину Михайловну вынесли на носилках – головой вперед, по-человечески, значит, жива.

И все уехали. А сын велел ждать указаний и быть дома.

Утром он сказал, что мать в реанимации и туда никому нельзя. А если будет лучше, переведут в обычную палату, тогда она пригодится. Пусть пока отдыхает.

И вдруг пришла дочь. Она ожидала увидеть Юрочку и принесла подарки – погремушки, машинки, маленькую подушку с зайчиком.