Волшебный насос

– Стойте вы все! Куда? Да вы что?! Где этот договор?! Дайте мне его! Вот! Вот! Я готова подписать! Где надо подписывать?! – меня уже била истерика. Наверное, я впала в какое-то дикое измененное состояние, ибо схватила стопочку договорных бумаг, нервно пролистала до самого конца и дрожащей рукой, почему-то, как в далеком детстве, нацарапала наискось корявыми печатными буквами «НАТАША», уронила ручку и разрыдалась.

Глава 20

Эмоциональность, нервы… Все это сильно мешало адекватно воспринимать реальность, и, возможно, поэтому теперь мне сложно вспомнить, что же было потом. Туманно все. Мы, конечно, продолжали играть по клубам. Да. Но, видимо, после вот этой истории с подписанием договора что-то сломалось.

Ни о каком проекте в Англии я уже больше и не мечтала. Отношения с Андреем у нас сохранились вполне даже дружеские. Я же говорила, что человек он хороший. Но вот проектом он более уже не занимался. Странная штука память. И пытаюсь вспомнить, как дело-то было. А не получается! Словно стерто грубым ластиком. Какие-то штрихи чуть просвечивают, но разобрать не удается. И ведь главное, что я и не виновата! Я же подписала этот договор. Ну да, по-дурацки, печатными буквами… Глупо как! Но я готова была подписать все по-человечески. Я горела этим проектом! Жила им! Мне он как воздух был необходим! Эх! Да что уж… Но мужиков моих тоже понять можно. У них и впрямь семеро по лавкам, жены, семейная канитель эта… До творчества ли тут?! Потусили, поиграли в звезд рок-н-ролла – и будет. Выходит, так?! И почему старик Пронин не удержал всех тогда? Не применил свой талант лидера? Он же мог! Я знаю!

Потом из группы стали уходить по очереди музыканты. Поначалу мы искали подмены и каждый раз репетировали с новым человеком старый репертуар. Основным костяком оставались Пронин, я, Рыбалов и барабанщик Рома.

Репетировать одну и ту же программу стало уже невыносимо. Я ныла, что пора обновить репертуар, и даже подсовывала Пронину какие-то свои творения, мол, давайте попробуем. Но Дима твердо стоял на том, что песен на русском языке в этом проекте мы петь не будем. И точка.

Наступил период депрессии.

Однажды мы дошли до того, что играли какой-то ответственный концерт в минимальном своем составе. Ни клавиш, ни соло-гитариста, ни перкуссии (я уже и не говорю о дудках) не было на сцене. И то ли день выдался неудачный, то ли депрессия коллективная дошла до своего апогея, но… Хоть и стыдно это вспоминать, а я все-таки расскажу.

Как-то так вышло, что старик Пронин и старик Ромыч к выходу на сцену были уже полностью «готовы». Где они успели так набраться, я не помню. Начали играть еще более-менее прилично, но примерно с третьей песни их повело так, что мы с Рыбаловым, переглянувшись, поняли: придется нам выкручиваться вдвоем. Барабанщик и ритм-гитарист кайфовали сами от себя, мы же с басистом пытались придать всему этому некую подобающую форму и давили энергетикой.

Что там происходило в зале, меня волновало меньше всего. Кто-то что-то выкрикивал, якобы от удовольствия, и даже аплодировали нам неистово. Но я была зла! Очень зла! Со сцены мы с Рыбаловым вышли мокрые насквозь.

– Ну, Княжинская, да-а-а.... Слава Богу, закончили. Жесть вообще! – отер пот со лба Димка.

– Бывает, – сквозь зубы процедила я. – Если можно, не трогайте меня какое-то время.

– Понял, понял. Пойду посмотрю, че там Ромыч с Димычем. Живые они вообще?

– Живехоньки! Радуются. Пусть их.

Рыбалов вышел, и я осталась одна в гримерке, уже приготовившись чуть-чуть порыдать. Как вдруг ко мне вломилась толпа поклонников.

– Наталья! Это было так кру-уто-о-о! Вы прям дае-е-ете! Какая от вас энергия! Прям о-очень!

Они не услышали ни кривизны, ни фальши. Им все понравилось! Они вообще ничего не поняли!

Публика в этом клубе была весьма гламурная. Но у меня есть неприятная особенность. Я не узнаю известных людей. Во-первых, я плохо вижу, а потом, после концерта, тем более такого, находясь в измененном состоянии сложно собраться и сконцентрироваться.

Вскоре толпа поредела, сама собой рассосалась, и в гримерке остались двое: милая девушка с короткой стрижкой, заглядывающая мне в глаза, пытающаяся что-то объяснить, на что-то намекая, и какой-то вусмерть пьяный лысый мужик за ее спиной.

– Это Андрей! – шепчет мне девушка на ухо.

– И что?

– Ну это Андрей! Он хочет с вами поговорить, – удивляется та моему вопросу.

– Ну так пусть поговорит! В чем проблема-то?

– А я его помощница! Ну, это же Андрей! – шипит уже она и делает большие удивленные глаза.

И тут я понимаю, что девушка эта тоже уже очень хороша и почти под стать этому самому Андрею, и барабанщику нашему, и гитаристу.

– Вы хотели со мной поговорить?! – громко обращаюсь я к лысому.

– Э-э-э! Да! – лысый пошатываясь подошел ко мне. – Вы знаете?! Вы очень хорошо поете! – говорит он мне, стараясь четко проговаривать слова. (Кстати, вот это вот выражение, «Вы очень хорошо поете», преследовало потом меня всю жизнь».)

– Спасибо! Приятно слышать.

– Девушка! А как вас зовут?

– Наталия! А вас?