Волшебный жезл

— Я, товарищ Штейман, к вам. Я бригадиром работаю в колхозе «Пятилетка». Меня зовут Шура. Шура Евдокимова. Помогите, пожалуйста, уж прямо и не знаем, что делать: суставолом замучил. Прочитали мы вчера статью в газете, и решила я поехать к вам, расспросить, как вы с суставоломом боролись, да заодно и посмотреть, как это вы выращиваете телят на холоде. Может, и нам попробовать, а то у нас телятник тесный. Думаем новый строить.

А еще через несколько дней пришло письмо от колхозницы Прасковьи Андреевны Малининой, из того самого села Саметь, где я покупал Шабриху. Писала Малинина, что назначили ее заведовать молочнотоварной фермой. И та же беда — суставолом. Так вот, не может ли она к нам приехать и узнать, как выращивать телят по-новому.

Все больше и больше колхозников интересовалось караваевским опытом, но не дремали и мои противники.

Однажды вызвал меня к себе Варварин. Он сидел за столом, и его худощавое лицо, освещенное настольной лампой, казалось каким-то смущенным и виноватым.

Возле него сидел человек, которого я прежде у нас не видел. Он сидел, наклонившись над раскрытой папкой, и перелистывал бумаги.

— Знакомьтесь, — сказал начальник политотдела и назвал какую-то фамилию. — Вот товарищ приехал из города, ему нужно кое-что уточнить в вашей биографии. — И он отвел от меня взгляд.

Приехавший был совсем еще молодой, красивый парень. Он непрерывно курил и глядел на меня недоверчиво и так пристально — глаза в глаза, будто хотел прочитать в моих глазах что-то такое, что я от него скрываю.

Я понял, что меня подозревают во вредительстве и, может быть, будут судить. Но совесть моя была чиста и на вопрос, считаю ли я себя виновным в гибели бычка Покорителя, я ответил:

— Да, считаю. Я считаю себя виновным в том, что испугался ответственности и, вопреки своим убеждениям, перевел животное в теплый телятник.

Услышав эти слова, начальник политотдела вдруг поднял голову и приветливо улыбнулся.

ОТЗЫВ МИЧУРИНА

Через несколько дней я узнал, что из Москвы к нам выехала комиссия. Она должна решить вопрос о дальнейшем направлении нашего совхоза и обо мне лично.

Комиссия приехала в яркий морозный день. Снежные сугробы сверкали и искрились, будто усыпанные миллиардами разноцветных стеклышек.

У конторы совхоза остановились сани. Из них вышло несколько человек с портфелями.

Вскоре вызвали в контору меня.

— Так вот вы какой, оказывается, — сказал, обращаясь ко мне, высокий плотный человек с веселыми глазами. — Очень интересно с вами познакомиться.

Он оказался председателем этой комиссии. Говорил он тихо, не спеша и таким доброжелательным тоном, будто мы старые приятели.

— Слышал я о вас давно, — улыбнулся он, — и притом самые разноречивые отзывы. Одни говорят: «Штейман вредитель, скот губит. Гнать его, да поскорее». Другие говорят прямо противоположное: «Чудеса творит! Берет паршивую коровенку, за которую мужик и пятидесяти рублей не даст, и в короткий срок превращает ее в рекордистку…» Между прочим, Иван Владимирович Мичурин просил передать вам привет. Кто-то ему рассказал про ваших телят. Очень ему понравилось. Он так и сказал: передайте Штейману, что он молодец! Что и в животноводстве пора иметь людей смелых и решительных, чтобы не корова заботилась о себе, а зоотехник о ней. — Он весело, совсем по-молодому рассмеялся. — Ну, ведите нас, показывайте свои чудеса!

В составе этой комиссии, как я потом узнал, были крупные специалисты-животноводы. Они очень внимательно осматривали стадо, многих животных измеряли и взвешивали, тщательно проверяли все записи удоев и жирности молока, и очень дивились тому, что я держу в памяти: когда какое животное родилось, кто были его родители, какие удои были и год назад и пять лет назад.

— Ну и память! — удивлялись они.

А на самом деле у меня память не такая уж хорошая. Правда, все, что касается наших животных, я помню всегда отлично, а во всем другом — так тут у меня память самая обыкновенная: даже имена людей запоминаю плохо.

Весь день я ходил с членами комиссии по хозяйству и понял, что караваевские животные очень им понравились и мою работу они одобряют.

Уже было за полночь, когда члены комиссии один за другим подписали акт. В этом акте говорилось, что стадо швицкого скота совхоза Караваево можно считать племенным и многих животных следует внести в государственную племенную книгу, а наше хозяйство сделать племенным совхозом и считать главной его задачей — разведение племенного скота.

Комиссия уехала. В совхозе было празднично. Все знали, что наркомат совхозов обещал помочь нашему хозяйству и средствами и специалистами.

Только один человек не радовался — это был ветеринар. Несколько дней он совсем не показывался на улице — наверно, пил в одиночестве. Потом его увидели — он шел пошатываясь, опухший, с красными воспаленными глазами. Его светлые фетровые бурки были измазаны, а франтовский шарф волочился по снегу.