Калитка была сделана ладно — это Менузея сразу увидела. Доски все на своё место вернулись, не будет теперь чужая птица к ним в огород как к себе домой ходить. И петли подтянуты да смазаны, не станут верещать застрявшей Хрыськой, соседей пугая. И земля внизу ровнёхонько срезана, калитка за траву не цепляется. Даже задвижка — и та лучше закрываться стала, норов свой перестала показывать.
Но хвалить мастера она особо не стала. Работу хорошо сделал, по совести — да так ведь и должно быть, другого от него не ждут.
— Нормально, — буркнула ему. — Дров теперь наруби. За углом сухостой свален, его измельчи да под навесом сложи, чтобы высыхал. Но вначале на розжиг мне заготовь — щепы, коры да прочей мелочи. Пошли, покажу, где пеньки лежат.
— Подожди! — вмешалась старуха. — Так берём его? Не будем гнать?
— Посмотрим ещё, — уклончиво ответила Менузея. — Пока пусть остаётся, но коль бездельничать будет да фулюганить — вмиг прогоню!
— Тогда покорми его, он тоже не евши! А до обеда ещё далеко.
— Велика честь — сразу кормить! Не заработал ещё! — возмутилась кухарка. — Коль голодный, пусть молока с хлебом возьмёт да перекусит.
И глянула на нового работника с высоты своего роста так свирепо, что тот враз глаза бесстыжие опустил, не нашёлся что ответить. Только пальцем в ноздрю сразу же полез: мол, стою здесь тихо, никого не трогаю, в носу ковыряюсь.
— Тебя как зовут-то, милок? — бабка будто и не заметила ничего.
— Юхук, хозяйка.
— Как?! — не удержавшись, прыснула Менузея.
— Юхук, — удивленно повторил мужичонка.
И, выждав немного, с вызовом спросил:
— А что не так в моём имени?
— Всё так! — махнула рукой да в кухню пошла.
Некогда ей с ними разговоры разговаривать, работы полно! Не будешь же рассказывать, что в их деревне обычно коз этим словом подзывали. Стадо разбредётся по холмам, попробуй собери. А крикнешь погромче «Юу-ху-ук» — вмиг сбегутся. К ней первым их старый козёл всегда подбегал, бородёнкой своею тряся да помекивая.
Менузея не ожидала, что новенький за молоком придёт, думала, постесняется. Но работник оказался не из стеснительных (аль голодный такой, что не до гордости уже). Вошёл в кухню, встал в дверях и спрашивает:
— Мне можно здесь поесть или во дворе на дровах устроиться?
Кухарка молча налила огромную кружку молока, отмахнула от каравая чуть ли не четвертушку, вручила ему и сказала:
— Можешь и на дровах, коли так привык. А коли несподручно — в саду стол есть, да и лавочек по двору хватает.
Сама же губы поджала недовольно. Не зима, чай, не мороз — нечего всяких приучать за всякой малой надобностью в кухню бегать да её от дела отрывать.
Юхук, однако, в сад сразу же не ушёл. Стоит на пороге, мнётся.
— Чего ещё? — не выдержала она первой.
— Да сапоги я-то снял…
— И что с того?
Его босые ноги кухарка сразу приметила. Оно и правильно: на дворе теплынь, чего зря обувку стаптывать? Холода ещё придут, без сапог тогда не поскачешь. Хотя в таких, как у него, только летом и ходить — по слякоти проку от них будет немного. Ну да ежели работать станет нормально, хозяйка в обиду не даст. Чего-чего, а жадности за ней Менузея никогда не замечала.
— А где их припрятать можно? Чтобы во дворе не валялись, не мешали?
— Да возле себя же и положи, в дровнике закутков хватает.
— А… ну да…
Помялся ещё немного и вдруг говорит:
— Хорошая ты женщина, Менузея. Серьёзная.
Развернулся резко да прямиком в сад и пошёл, шаг печатая будто солдат. А лопатки на спине сведены так близко, вот-вот сойдутся. Небось, грудь колесом выпятил, потешный. А что там выпячивать-то?
Посмотрела задумчиво на него кухарка да и не удержалась, в затылке недоуменно почесала. Чего он хотел — непонятно. Али надеялся, что сапоги его под замок где-то запрут? Тоже мне — велика ценность!
Позже, когда она на огород шла, всё-таки посмотрела, где мужичонка устроился. Юхук оказался не гордым, с комфортом расположился в саду, за столом. А Хрыська вообще совесть потеряла — сидела рядом с ним прямо на столе, лапки под себя поджав да глаза зажмурив, и тарахтела так, что даже Менузее было слышно. Небось, уже испробовала из его чашки. Вот, проныра!
Когда же она назад, с огорода, возвращалась, и сапоги новенького приметила. Вернее, унюхала. Ветерком от дровника как потянуло, так она незнакомый запах и распознала. Ещё и подивиться успела: животных они с хозяйкой не держат, а подванивает резко, самцом. Потом уже сапоги углядела. Это ж надо было так спрятать! Запихал в самый дальный угол дровника, а что со двора их в дыру видно — не подумал. Сарай-то — плетёный, не стены — сплошные прорехи!
Обедали все вместе, на веранде. Менузея в кухню не пустила, сказала, что там ещё дымом воняет. Тем более, Хрыська всё ещё боялась на глаза ей показываться, у ног не тёрлась. Так что обедать на свежем воздухе им никто не мешал, разве что одинокие мухи. Ну так на эту мелочь внимание обращать — зря здоровье тратить.