Вольтанутые Хроники. Книга 1

Кухарка решительным шагом подошла к двери, тронула железную клямку. Заперто! Правильно, на ночь бабка всегда на задвижку закрывается. Она сама не раз слышала, как лязгает металл с той стороны. Может, и хотел он что у знахарки найти, да ни с чем остался. Так тебе и надо, балабол!

— Сплю я уже, легла, — внезапно раздался из комнаты скрипучий бабкин голос. — И ты иди спать, кот-баюн.

Менузея на миг замерла в испуге, будто застигнутая на горячем, а потом неспешно, стараясь подражать шагам Юхука, отошла от двери.

Очутившись в кухне, она долго не могла прийти в себя — сердце колотилось как сумасшедшее. Не выдержала, нашарила в шкафчике бабкину любимую успокоительную настойку. Старуха на всякий случай порастыкивала пузырьки по всему дому, будто знала, что не только ей может понадобиться. Ложку кухарка не стала искать, глотнула так. Густая тягучая жидкость оказалась на удивление сладкой, по телу побежало приятное тепло.

Менузея посидела чуть-чуть, подождала пока подействует… И чуть не уснула прямо за столом.

Встрепенувшись сонно, не сразу поняла, почему она здесь. А потом пошла в свой закуток, живо разделась, нырнула под одеяло, закрыла глаза…

Увы, сон успел сбежать…

Кухарка ворочалась не меньше часа, пытаясь отогнать проснувшиеся вместе с ней дурные мысли, но ей это никак не удавалось. Внезапно что-то сообразив, она вскочила с кровати и подбежала к большому резному буфету. Выдвинула один из многочисленных ящиков, покопалась, достала большую тетрадь с твердой обложкой, обтянутой кожей. Здесь знахарка всегда записывала сколько и какого зелья сварила, сколько продала. Она постоянно следила за тем, чтобы был достаточный запас готового, чтобы травы, ягоды да прочие нужности в кладовке не переводились.

Память у Менузеи была хорошая, она и так знала, что когда варили, что продавали. Поэтому недочёт в бабкиных записях увидела сразу. В последнее время они часто готовили молодильное зелье. Да не простое, то самое. Его обычно покупали женщины, которые пытались вернуть своего мужа или любовника, ушедшего к молоденькой. Но пузырьков продано было не так уж и много. Куда же девался остаток?

Захлопнув тетрадь, кухарка положила её обратно и вернулась к себе, под одеяло. Укутавшись, начала думать: как поступить, говорить ли кому?

Неужто хозяйка… Нет, не могла она. Хотя…

Откуда вообще этот Юхук взялся? Раньше она его в городе не видела, внешность-то приметная — запомнила бы обязательно.

Так и не надумав ничего толкового, кухарка наконец-то заснула.

На следующий день, обдумав всё на свежую голову, Менузея решила никому ничего не говорить. Старуха всегда отличалась здравым умом, на её рассудок возраст никак не действовал. Юхук, конечно, сразу глупости нёс, а сейчас будто и забыл о них, не зря они с хозяйкой старались, на ум его наставляли. К знахарке больше ластится как котёнок, чтобы слово доброе сказала, похвалила, чем с каким-то умыслом. Потому пусть сами между собой решают, что им друг от друга надобно, не маленькие. А ей вмешиваться незачем. Но приглядывать следует, на всякий случай. Всё-таки не чужая ей бабка, сколько лет уже в этом доме живёт.

И про молодильное зелье никому ничего не скажет. Мало ли для кого хозяйка его делала. Те, кто такое снадобье покупает, обычно тайно приходят, не кричат об этом. Либо кого из прислуги шлют, из тех, кто умеет язык за зубами держать.

Зима выдалась спокойной — и мороз не сильно лютовал, и горожане болели не больше обычного. Юхук ещё больше сдружился с хозяйкой. Вечера-то длинные, а они никуда не ходят, да и к ним только покупатели являются. Время коротать как-то надо, вот старуха к нему и привязалась. Менузея теперь старалась в горенку чаще заходить, самих их надолго не оставлять. Но ничего странного она больше не замечала.

Тот вечер ничем не отличался от остальных, разве что кухарка ушла к себе чуть раньше обычного. Вспомнила, что хотела продукты с мороза внести, чтобы растаяли до утра, до того, как печь завтра растопит. Потом уже в горенку и не заходила — поздно было, чего зря ходить? Да и устала — близились зимнепраздники, она весь день комнаты драила-убирала.

Ночью её разбудил громкий стук в дверь.

— Менузея, проснись! Беда!!!

Она сразу узнала голос Юхука. Вскочила с постели, и как спала — в ночной сорочке и тёплом халате поверх, бросилась открывать. Их мужичонка, белый как мел, перепуганно ухватил её за руку:

— Хозяйке плохо! У себя, она. Тебя зовёт. Быстрее!

Бубнил, а сам всё дёргал, чтобы бежала скорее. Менузею поразили его руки: горячие-горячие, будто у самого жар, и от пота мокрые.

Спросонья она не сразу поняла, о чём речь. Но когда сообразила, ринулась через всю горенку туда, где зияла распахнутая дверь спальни. Старуха сидела на своей кровати, голову откинув на подушки. Запавшие щёки, синеватые губы — видок тот ещё. Посеревшее лицо в обрамлении кружевного темно-синего воротника нарядного пеньюара казалось мертвецки-белым.

Не теряя ни секунды, Менузея подскочила к комоду, сгребла стоявшие там склянки и сунула под нос хозяйке:

— Какой?

— Это… — слабо шевельнула рукой бабка. — С водой.