Воображаемые жизни Джеймса Понеке

Наконец мы вернулись через парк домой на обед, и мой взгляд снова пробежал по прямым дорожкам и хитроумно спроектированным посадкам, и я начал понимать свое прежнее беспокойство. Клеток здесь не было, но естественный лесной порядок был приручен и втиснут в заданные рамки до такой степени, что впечатление было схожим. И во мне поднялась тоска по запаху и тени леса, высившегося вокруг меня в полный рост, по хрусту сухих листьев под ногами, по лианам, обившимся вокруг толстых стволов, по веткам, упавшим и изъеденным личинками. Я тосковал по всеобъемлющей густоте леса, в котором ощущаешь себя маленьким и незначительным, но вместе с тем защищенным, словно ты часть чего-то большего. Здесь же все явления Природы подчинялись воле человеческого замысла. У меня внутри все переворачивалось, и я не мог с этим справиться. Мне словно медленно выкручивали кости, ломая мой внутренний каркас.

– Молодой человек, это похоже на тоску по дому! – воскликнул мистер Ангус, когда я попытался объяснить свое молчание.

– Наверное, очень трудно быть так далеко от дома, – согласилась мисс Ангус.

Я знал, что они правы, хотя мне думалось вовсе не о том, как далеко я оказался от дома, а о том, что здесь был нарушен или проигнорирован какой-то естественный порядок, и за это придется заплатить.

– Возможно, отец, вам следует показать мистеру Понеке Гайд или даже Ричмонд-парк?

– Что ж, в них твоей душе станет легче, Джеймс, но боюсь, даже самые большие наши парки будут отличаться от лесов, которые ты хранишь в своем сердце.

Я подозревал, что это правда.

* * *

Возможно, из всего увиденного с тех пор моя первая выставка была не самым фантастическим зрелищем, но она осталась перед моим внутренним взором, потому что с ней связано столько всего, испытанного мною впервые, и она выражала дух самого Лондона. Лондонцы хорошо знакомы с Колизеем – любой, у кого есть шиллинг или два, пойдет поглазеть на знаменитую панораму города, выставленную внутри. Поэтому ты поймешь, каким я был охвачен благоговением, когда мы вошли туда и начали подниматься в гидравлическом лифте. Когда мы наконец оказались на вершине смотровой площадки, с которой, по утверждению Художника, присоединившегося к нам в тот день, можно было лучше всего ознакомиться с этим феноменом, я был ошеломлен тем, что вдруг увидел весь город, расстилавшийся передо мной во всех направлениях. Мне потребовалось какое-то время, чтобы заметить – платформа подражала куполу самого собора Святого Павла со священным шаром и крестом на вершине. Я не знал, с помощью какой магии она была сделана – громадина была невероятной. Свет падал на нас с неба, а воздух входил и выходил из купола, так что огромное полотно (потому что очевидно это была картина) оживлялось движущимся светом, тенью и легким ветром. Я представил, что вижу, как течет река, как живут люди там, внизу, в этом чудесном городе, и экипажи, и дым, и окна, открывавшиеся в жизнь других. Детали были настолько мелкими и подробными, что все мои чувства стремились убедить меня в реальности иллюзии.

– Панорама уже не та, что была раньше, – сказал мне Художник. – Местами поблекла. Ретушь делает свое дело, но продлевать ей жизнь до бесконечности не получится. Подумать только, детьми мы глазели на нее как зачарованные.

Мисс Ангус внимательно посмотрела на меня.

– Как вы, мистер Понеке. В детстве мы были в точности, как вы сейчас.

– Мы можем привести тебя сюда еще раз вечером. Говорят, новое вечернее представление впечатляет и стоит того, чтобы вернуться к нему.

Я боялся, что Ангусы устанут от моего созерцания, хотя мне самому казалось, что я мог бы остаться там на несколько часов. Мне хотелось наполнить свои глаза до краев – наверное, это звучит как бессмыслица. Мой голод был далек от насыщения, но через двадцать минут я заставил себя оторваться от полотна, потому что заметил, как мои хозяева заскучали. Затем мы спустились в Глиптотеку – Ротонду и музей, где были собраны десятки скульптур, представлявших классические формы. И снова я открыл род от изумления, ибо теперь я был окружен лучшими, наиболее элегантными формами известных фигур. Амур, Психея, Ахилл, Чосер, Нельсон – мне указали на них на всех. По-видимому, экспозиция постоянно менялась, скульптуры продавались и по мере необходимости добавлялись новые. Мне эти образы показались самыми естественными и фантастическими.

– О, смотрите, принц Альберт! И сэр Фрэнсис Бэкон. – Мисс Ангус была хорошо знакома с коллекцией и высоко ценила появление новых лиц. Это собрание великих людей в окружении шелковых занавесей и прочих декоративных элементов внушало умиротворение.

– Это дорические колонны, Джеймс, – сказал Художник, – а там, на фризе, – панафинейское шествие из мраморов Элгина[50]. – Он назвал представленные фигуры богов и полубогов, и я узнал некоторые имена из античных мифов, которые читал под его руководством. С тех пор как мы приехали в Лондон, мне не хватало его наставлений и его общества.