Воображаемые жизни Джеймса Понеке

Тогда-то на них и наткнулась компания джентльменов. Но эти джентльмены вовсе не сочли увиденное прекрасным. Они вовсе не получили удовольствия, обнаружив на земле у стены двух мужчин, верхом друг на друге, занятых самыми отвратительными и развратными действиями. Все эти джентльмены были юны, едва вернулись домой, окончив свои пансионы, и исполнены решимости показать себя, вступая в мир взрослой жизни. Часть из них была зачарована увиденным, но ни один из них не посмел бы этого признать, и каждый знал цену, которую требовалось платить за принадлежность к великой нации и классу, в котором они были рождены. Тогда джентльмены стали действовать слаженно, двинувшись к парочке и оторвав их друг от друга, прикладывая каждого кулаками, коленями и ботинками. Двое держали одного из похабников, пока остальные тузили его. В считаные минуты Билли с Генри потеряли сознание и оказались совершенно беспомощны. Но затем избиение Генри приняло другой оборот – когда ее жилет распахнулся из-за отлетевших пуговиц, а рубашка была сорвана. Взору мужчин предстала грудь, маленькая, но явно женская. Грудь была красивая, и лишь нескольким из них довелось такую повидать, а они уже были возбуждены страстью, с которой совершали избиение, и видом двух обнявшихся мужчин. Женщина, явно блудница, была другое дело, потому что только шлюха стала бы одеваться мужчиной и творить бесчинства на улицах. Словно сговорившись, они в то же мгновение поняли, каким будет их следующий акт, ибо вечер превратился в торжество разнузданного мужского естества.

Джентльмены двигались в безрассудном возбуждении, подогреваемые жестокостью, и при этом бросили избивать Билли, который очнулся достаточно быстро, чтобы разгадать их намерения. Он повидал в жизни много насилия, и ночь уже была пропитала страхом потерять Генри, и он не собирался этого допускать. Шестеро? Пусть отправляются в ад, все до единого. Мистер Антробус тоже быстро приближался к сборищу. Он наткнулся на происходящую сцену вскоре после прибытия молодых джентльменов и все пытался понять, как будет лучше помочь своим друзьям – бежать за полицией или попытаться собственным голосом вернуть сборищу трезвость рассудка. «Остановитесь!» – рявкнул он, но его голоса никто не расслышал. Подбегая ближе, он снова закричал: «Господа, пожалуйста, не надо!» Но самый смелый из них уже расстегивал брюки. Каждый из собравшихся был целиком поглощен либо своей целью, либо приближавшимся к ним маленьким орущим джентльменом.

Пока Антробус отвлекал нападавших, Билли налетел на них с другой стороны, решив, что при достаточной скорости он сможет превратить одно тело в таран против других, в результате чего сбившаяся в кучу компания повалится наземь. Его план сработал наполовину. Он толкнул самого крупного из джентльменов, который, в свою очередь, опрокинул двух других, прежде чем врезаться в зачинщика, уже стоявшего с брюками у колен. Но вместо того, чтобы упасть сбоку от Генри, как надеялся Билли, этот джентльмен упал на нее, в результате чего двое других, которые ее держали, разбежались в стороны, бросив бессознательное тело Генри на камни мостовой.

Молодой человек приземлился на Генри, тут же вогнав острый край брусчатки ей в затылок. «Когда череп с мозгом разбиваются о камни, они издают особый звук, – сказал Антробус, – и, надеюсь, этот джентльмен никогда его не забудет. Надеюсь, этот звук будет преследовать его до самой смерти».

– Джентльмен? – От рассказа Антробуса меня передернуло, вина, и гнев, и стыд одновременно тянули меня каждый в свою сторону. Я тонул в крови, моче и поте, зловонных миазмах этих убогих улиц. И из этого я выхватил единственное слово: – Джентльмен?

Мистер Антробус уронил голову в знак согласия. Он был полностью обессилен. У него не осталось ничего, что он мог бы мне предложить, только собственная беспомощность, требовавшая неотложного внимания.

Возможно, из всего, что я слышал, ухватиться за это было проще всего. Образованные юноши высшего сословия, сливки Империи. Даже распалившись гневом, выжигавшим все остальные чувства, я знал, что снова что-то упускаю. Я чего-то не видел, не чувствовал. Прошли месяцы, и я уже проделал много лиг, оказавшись в другом мире, прежде чем я позволил себе подумать о Генри. Действительно подумать о ней, прочувствовать ее отсутствие и то, каким образом это отсутствие было навязано миру. Но в тот день я осторожно отложил ее в сторону, засунул за мягкую подкладку плаща. Бедная, милая, упрямая Генри, чей образ я до сих пор вижу долгими ночами, с лицом, скрытым обрывками маскарадной маски.

Глава 16