Впрочем, большой нарратив о больших данных – ставший мантрой современных технооптимистов – содержит в себе три логических сбоя. Первый состоит в том, что данные начинают мыслиться исключительно в логике агрегации: от сбора – к обобщению. Так, как если бы единственной задачей больших данных была красивая динамическая визуализация города как целого. В результате мы перестаем замечать «работу данных» на уровне конкретных интеракций в конкретных сценах и декорациях городских взаимодействий, по ту сторону больших обобщений. Данные – суть не макрорепрезентации, а объекты сетевого пространства. Смысл больших данных не в том, что они большие, а в том, кому они даны (и в какие устойчивые стратегические альянсы включаются). Второй сбой – представление о данных как об инструментах сцепки, сборки, установления и поддержания связности. (По отношению к городу – в этом нарративе – данные выполняют ту же функцию, что ритуалы по отношению к сообществу в теории Дюркгейма.) Но, как мы видели на примере архитектурной истории американской полиции, за установлением каждой новой связи стоит ослабление ранее существующей. Город-на-дороге и город-в-навигаторе даны автомобилисту по-разному и уже неясно, какой из двух городов более релевантен для практики вождения [Преснякова 2015]. В Лейбницштадте не может быть обобщения без разобщения, сцепки – без расцепления.
По двум этим уязвимым местам неоднократно бил Брюно Латур в последних публикациях, посвященных большим данным [Venturini, Mathieu, Meunier, Latour 2017; Latour 2012]. Но есть третий сбой. Точнее – слепое пятно техноцентристского нарратива. Пытаясь доказать, что в мире больших данных «целое всегда меньше своих частей», и, следовательно, благодаря
Датаизм – относительно новая «риторическая машина», возникшая в начале XXI века на волне очарования феноменом Big Data. Возможности, открывшиеся перед исследователями города благодаря большим данным, казались тогда безграничными.
Как видит город датаист?
Позволим себе привести большую цитату: