Воображала

Вспыхнул огонь, он разогнал тьму, хотя и не полностью. Я увидела факел, а на нем — промасленные обрывки маминого платья, я узнала их по исчезавшему в пламени кружеву. Даже огонь существовал здесь по совсем иным правилам, чем в реальности. Он дрожал трусливо и тускло, вился низко, словно что-то не давало ему разгореться. Я увидела Кошку, она рассматривала что-то с факелом в центре гостиной, в расчищенном от изуродованной мебели и осколков пространстве. Наконец, Кошка нашла то, что искала — пробитую в полу неровную дыру. Она втиснула туда факел, и от него распустился крохотный бутон света. Пространство в центре было огорожено некоторой геометрической фигурой нарисованной мелом и обведенной кровью, так что получилась мерзкая, розово-красная субстанция. К простым фигурам эта не относилась никоим образом — сложный многоугольник, неровный и скошенный каким-то странным образом, словно это было извивающееся живое существо, замершее в самый неожиданный момент.

Мне стало неприятно, но я заставила себя не отводить взгляд. Остальные люди Зверя мелькали во тьме, наверное, чертили еще что-то, я слышала, как скрипит мел, и как плещется где-то жидкость. Кровь.

Кровь, о мой бог.

Впрочем, сейчас я была к моему богу ближе, чем когда-либо.

Один за одним вспыхнули в руках Кабана, Волчицы и Зайки новые факелы. Факелы установили в таких же дырах, в нескольких, словно бы случайных местах. Странно, я не ощутила тепла от огня. Он был источником слабого, безликого света. Страшно мне было не от людей. Люди Зверя были похожи на школьников, решивших поиграть с силами, которых не понимают и никогда не будут в силах понять.

Страшно мне было от того, что даже эта нелепая игра могла разрушить базовые законы, по которым функционировал мир. Такие простые вещи — свет, движение, звук. Все было непривычно, искажено и деформировано. Я чувствовала себя словно рыба, выброшенная на берег. Я оказалась вне всего, что знала прежде.

И я понимала, что всякий, кто находится в этом здании, ощущает то же самое. И сумасшедший Аэций, и каждый из людей Зверя, столь самоуверенных, сколь и перепуганных, ощущает, как не они, но сам мир приводит сюда нечто, что никто не в силах видеть.

Противное самому существованию.

Северин и Эмилия усадили меня на стул в центре фигуры, недалеко от факела, и я без труда узнала один из тех, что стояли в столовой. Резную розу на спинке я почувствовала спиной. Это был стул моей сестры.

Пока Северин удерживал меня за плечи, Эмилия связывала руки мне за спиной. Где Аэций? Неужели он просто хочет посмотреть, что будет дальше?

Признаться честно, хотела и я. Отвращение, которое я испытывала, мешалось с магической притягательностью этого извлеченного из мира пространства. Темнота и пустота, деформировавшие все вокруг едва заметным, но ужасавшим меня образом, пугали меня, однако я желала знать, что придет за ними.

Каждый бы на моем месте желал. Это влечение было родственно тому, которое заставляет людей думать, стоя на огромной высоте, что будет, если сделать только шаг вниз. Многие говорят, что хотят испытать божественное, птичье ощущение свободного полета.

На самом деле, конечно, никого не интересует полет. Дело никогда не в полете.

Я уже понимала, они хотят уничтожить мою династию, а вместе с ней и меня. Они хотят обратиться к нашему богу, наверняка, испросить власти.

Глупые, глупые люди. Завет с человеческой частью нашего бога нерушим, он держит свое слово. И они решили воззвать к его иному лику.

Не имеющему ничего общего с миром, темному, живущему глубоко за пределами всего, к чему мы можем обращаться вслух. Они не понимали главного, в собственном боге не знали центральной, смыслообразующей части (в нем ведь, с точки зрения того, что движет нашей Вселенной и не было ничего, кроме смысла). Наш бог был своенравен, наш бог был способен на все.

И призывая его в наш мир, они могли закончить его существование. Я не знала вещей, которые стоили всеобщей, абсолютной смерти.

Может быть, знали они.

Эмилия села передо мной, привязывая мои ноги к стулу. Я не боялась быть связанной. Чем были веревки по сравнению с ощущением рвущейся нити между мной и мирозданием?

Не было никаких сил, способных удержать бога, заставить его делать то, что хочет человек. Представления о духах и богах древности, на которых можно было повлиять, не работали в реальности. Мы могли лишь смиренно просить и ждать нашей участи.

— Прошу прощения, моя императрица, — сказала Эмилия. — Мне очень жаль, что все вышло именно так. Вы, без сомнения, не созданы для политики. Но я стану вами.

— Что? — спросила я, едва не позабыв о том, какое состояние должна играть.