Вообрази меня

Они хлестали меня по щекам, приводя в сознание, хотя мои глаза были открыты. Кто-то отвязал меня, оставив наручники, ударил по коленям, а потом велел встать. И я пыталась. Пыталась и не смогла. В конце концов три пары рук выпихнули меня за дверь, и какое-то время я лежала на бетонном полу окровавленным лицом вниз. Если честно, то момент, когда меня втащили внутрь, я не помню.

Мне все время было холодно.

Я чувствую пустоту, будто во мне ничего не осталось, кроме разбитого сердца – единственного выжившего в этом аду органа. Чувствую, как внутри раздается его биение, чувствую, как его стук отражается в каждой косточке. Наука говорит, что у меня есть сердце, общество говорит, что я чудовище. И я это знаю, конечно, знаю. Я знаю, что натворила. И не прошу сочувствия.

Только порой я задумываюсь – размышляю, – если бы я была чудовищем, я бы, конечно, уже поняла это?

Я бы чувствовала гнев, злость, месть?

Я бы знала, что такое слепая ярость, жажда крови, потребность отмщения?

Вместо этого во мне бездна, такая глубокая, такая темная, что ничего не разглядеть. Я не вижу, что там. Я не знаю, ни кто я, ни что со мной будет.

Я не знаю, что могу натворить снова.

Из дневников Джульетты в психиатрической лечебнице

Кенджи

Я застываю на месте. Не могу прийти в себя. Когда же до меня, наконец-то, доходит, что Назира и правда рядом, что она очнулась, что она в порядке, я заключаю ее в объятия. От ее защитной позы ничего не остается, она вдруг вся такая девочка-девочка – моя девочка, – и все внутри меня взрывается счастьем. Назвать Назиру невысокой язык не повернется, однако в моих руках она кажется маленькой. Совсем кроха. Словно так и задумано, чтобы ей было удобно у меня на груди.

Я в раю.

Когда мы прекращаем обниматься, улыбаюсь, как идиот. И мне по барабану, что все на нас пялятся.

– Привет. Я так рад, что ты в порядке.

Она резко и глубоко вздыхает, а потом… на ее губах расцветает улыбка, которая полностью меняет выражение ее лица. Назира уже не похожа на наемницу, намного больше – на восемнадцатилетнюю девчонку. Впрочем, если честно, мне по душе обе ипостаси.

– Я так счастлива, что ты тоже в порядке, – тихо говорит она.

Мы не можем наглядеться друг на друга… Потом рядом раздается чье-то театральное покашливание.

Не успеваю и обернуться, как уже догадываюсь – это Нурия: руки скрещены на груди, глаза – щелочки. Сэм же, наоборот, ситуация вроде забавляет.

Зато Касл, кажется, счастлив. Удивлен, но счастлив. Улыбаюсь ему.

Нурия еще больше хмурится.

– Вы понимаете, что Уорнер ушел?

Ее слова стирают с моего лица довольную ухмылку. Круто разворачиваюсь, однако Уорнера и след простыл. Поворачиваюсь обратно, тихо ругаясь себе под нос. Назира выразительно на меня смотрит.

– Да знаю я, знаю, – качаю я головой. – Он собирается уехать без нас.

– Однозначно, – почти смеется она.

Нурия вскакивает на ноги.

– Стойте, – говорит она.

– Нет времени. – Я уже на полпути к двери. – Уорнер нас кинет, а я…

– Он идет в душ, – прерывает меня Сэм.

Резко торможу, едва не споткнувшись. Удивленно приподнимаю брови.

– Он что?

– Он идет в душ, – повторяет Сэм.

Я смотрю на нее, медленно-медленно моргаю, как полный идиот, которым, положа руку на сердце, себя и чувствую.

– То есть ты типа видишь, как он собирается принимать душ?

– Ничего сверхъестественного, – сухо отвечает Нурия. – Не извращай ситуацию.

Искоса смотрю на Сэм.

– И что Уорнер делает прямо сейчас? – интересуюсь. – Он в душе?

– Да.

Теперь уже Назира приподнимает бровь.

– То есть ты прямо сейчас вроде как рассматриваешь Уорнера в душе, голого?

– Я не разглядываю его тело, – чуть раздражаясь, поясняет Сэм.

– Но могла бы. – Я в шоке. – Дикость какая! Ты можешь подсматривать за любым из нас, как мы принимаем душ, полностью голые!

– А знаешь? – резко реагирует Нурия. – Я хотела помочь вам, ребята, с дорогой, но передумала.