Вообразительное искусство. Как написать сценарий мультфильма

Я столкнулся с настоящим ужасом – какие бы образы я ни вводил в историю, рассказывая о Хармсе, я не мог избежать его фактической биографии – истории о человеке, который умер от голода в блокадном Ленинграде. Окончиться моя история должна была в этом месте. И если она заканчивается таким образом, то должна была быть отдельная тяжелая линия того времени. Об этом я много читал в биографиях Хармса. Помню, как я со своей семьей был в Индии, в горном городе Ришикеше и в душном жарком номере отеля читал об «эрмитажном деле». В 1937 году у Советского Союза испортились отношения с Китаем, и была устроена охота на шпионов. Из Эрмитажа увозили одного востоковеда, пытали его, и он писал список всех, кого только мог вспомнить. По этому списку брали других востоковедов и проделывали с ними то же самое. Слух разошелся быстро, и весь город знал о том, что происходит, всем было очень страшно. И это лишь один из эпизодов времени, в котором жил Хармс. Но именно этот пример стал для меня какой-то последней точкой – я рыдал взахлеб и проклинал себя за то, что решился делать этот фильм. Я не мог понять, каким образом можно закончить его так, чтобы зрителя эта история не раздавила, не оставила с камнем на сердце. Любое кино – большая ответственность перед зрителем. После фильма не должно быть изжоги или несварения. Кино должно помогать нам жить дальше, давать надежду, воодушевлять, а передо мной была история, заканчивающаяся страшной смертью главного героя.

Фактически мне надо было понять, как показать смерть так, чтобы не было сомнений в гибели героя, но сам акт смерти каким-то образом смерть преодолевал. Читаю у Михаила Бениаминовича Ямпольского в книге «Беспамятство как исток»:

«У Хармса перестановки букв, смена псевдонимов, чехарда смертей его персонажей и легкость их взаимозаменяемости, безусловно, взаимосвязаны. Дефигурация – это процедура, связанная со смертью, вписанной в текст, так же как и установка Хармса на преодоление временного измерения текста, его коллапсирование во вневременную точку. Морис Бланшо показал, до какой степени писательский труд связан с опытом смерти. Писать – значит отказываться от себя, забываться, растворяться в чужом, обрекать себя на одиночество, в котором исключается временное измерение человеческого существования».

Образ исчезания как акт смерти показался мне точно найденным. Он не умоляет трагичности, в нем все равно заложен мощнейший архетип расставания, но и в то же время он выводит зрителя за пределы материального в пространство условного.

Как ни странно, но уже после выхода фильма я услышал немало комментариев об актуальности темы художника и власти, которая мной в процессе работы над фильмом не задумывалась как основная. Но прошедшие после выхода фильма годы, к сожалению, показывают, как эта тема действительно становится все острее и острее в нашей стране.

Ко всему прочему существовала еще одна сложная задача – поместить историю жизни в совсем короткий промежуток экранного времени, отбросить не только большинство событий, не только большинство героев, но даже целые линии и вселеные жизни Даниила Ивановича Хармса. Даже для полнометражного фильма это была бы непростая задача.