Вопреки себе (СИ)

— Ну, полно, душа моя, полно… — прошептал он, поглаживая её по спине, сам ощущая болезненное покалывание в глазах. — Не плачь больше. Что же ты делаешь со мной, девочка?

Эта фраза была произнесена так тихо, обречённо, но Адель услышала её и сразу изумлённо подняла голову, всматриваясь в лицо мужа. Она не знала, что сказать и просто растерянно застыла, не мигая. А князь, вдруг ощутив острое желание выговориться, шагнул к ней, обхватив ладонями заплаканное прелестное личико, и заговорил негромко, страстно, словно боясь, что мужество снова оставит его.

— Адель, ангел мой… я совсем лишился разума из-за тебя! Знаю, я не должен был скрывать, но я так боялся испугать тебя, смутить… я так люблю тебя, душа моя, люблю безумно! Я мечтаю, что ты когда-нибудь ответишь на моё чувство! Прости, что я так внезапно набросился на тебя, видит бог, я очень долго сдерживался, но сегодня… вы с Александром так нежно смотрели друг на друга, что мне казалось, будто я схожу с ума! Умоляю, скажи мне, неужели я до такой степени безразличен тебе, неужели мои поцелуи так противны, а моя любовь — противоестественна? Скажи мне, могу ли я надеяться, любовь моя?

Она буквально оцепенела, услышав такие слова из уст супруга — настолько это было ему несвойственно. Господи… и что же ей ответить на этот страстный призыв? Как объяснить, что надеяться ему не на что?

Внезапно Адель бросилась к мужу, схватила его за руки и умоляюще заглянула в его лицо.

— Простите меня… умоляю Вас… Владимир Кириллович! Я так виновата перед Вами! Я не должна была заставлять Вас жениться на мне… но я никогда не думала, что Вы… мне так стыдно сейчас! Я не могу… не могу дать Вам того, чего Вы хотите… Простите, прошу Вас…

Она шептала эти бессвязные слова, сжимая руки мужа, судорожно всхлипывая, не обращая внимания на крупные слёзы, которые снова потекли по щекам. По мере того, как она произносила такие сложные для неё фразы, князь будто застывал, снова закрываясь в своём панцире, защищающем его сердце от последней несчастной любви.

— Ты всё ещё любишь его? — внезапно спросил он бесцветным голосом.

— Да… — шепнула она, не смея лгать.

— Вы виделись сегодня наедине, не так ли? — скорее уточнил, чем спросил князь.

— Да… — снова шепнула она, на этот раз опуская ресницы и пряча глаза. — Но…

— Не надо, не лги мне, Адель, — тихо покачал головой князь. — Я чувствую, что между вами что-то было, это так ясно читалось по вашим лицам! Я не могу заставить твоё сердце разлюбить его, но прошу помнить о том, что ты — замужняя женщина. Надеюсь, ты не переступишь черту? Не опозоришь своё и моё имя?

— Никогда! — пылко выдохнула Адель, захлёбываясь слезами и обессиленно падая к ногам мужа. Она вцепилась в полы его длинного домашнего халата и всё повторяла одну и ту же фразу: — Никогда я не смогу предать Вас!

========== Раз слово дал - держи ==========

Уступив, наконец, мягким, но настойчивым просьбам супруга, княгиня Оболенская вышла в свет после двухмесячного затворничества. Почти не покидая особняка за эти два месяца, она выглядела словно тихая послушница монастыря, занимаясь лишь домашними делами и маленькой дочкой, и не отвечая на многочисленные приглашения, которые постоянно приходили от друзей и знакомых Владимира Кирилловича. Казалось, она полностью ушла в себя, и выражение её прекрасных глаз почти всегда оставалось тревожным и печальным, даже тогда, когда лицо озаряла слабая улыбка.

Адель категорически не желала никуда выезжать — балы и приёмы не привлекали её больше, и князь хорошо знал причину, по которой его молодая жена вдруг сделалась убеждённой домоседкой. Со дня свадьбы её брата Михаила с Ольгой Бутурлиной, Адель боялась снова встречаться с Александром. Что именно произошло между нею и графом Бутурлиным, Владимир Кириллович не знал, так как не решился спросить у жены напрямик, но что-то точно случилось, иначе Адель не стала бы так упорствовать в своём затворничестве. Однако, будучи запертой в четырёх стенах, она становилась всё более замкнутой, молчаливой и печальной, что очень беспокоило её немолодого супруга. Да что там князь, даже прислуга уже шепталась по углам, что с молодой барыней точно что-то неладно.

Иногда князь слышал сдавленные рыдания в подушку, раздававшиеся из спальни молодой княгини. Что она так горько оплакивала: свою запретную любовь, впустую проходящую молодость или, может быть, обещание не переступать черту, данное нелюбимому мужу? Ему оставалось лишь сокрушённо вздыхать, ведь помочь жене князь был бессилен. Словом, супруги Оболенские оба страдали и, если бы не Софи, их жизнь стала бы походить на ад.