Вопреки себе (СИ)

— Одному Богу известно, барыня, — тихо отвечал дворецкий, который выглядел самым спокойным из троих. — Михей зашёл в кабинет, чтобы почистить камин, и нашёл Их Сиятельство. Они-с вот так и сидели, в кресле. Михей сразу смекнул, что что-то неладно, и побежал за мной и Матрёной. Я сначала думал — сердечный удар у Их Сиятельства… за доктором хотел послать, а они-с уже… того… преставились. Простите, Ваше Сиятельство, ежели пожелаете, я немедля за доктором пошлю.

— Да, пошлите тотчас же… в доме Бутурлиных живёт хороший лекарь, может быть он сможет объяснить, что произошло, — быстро ответила Адель, которую начало мелко трясти. — Сообщите моему отцу и брату. Но больше пока никому не слова! Передайте это остальным.

— Слушаю-с, ваше сиятельство! Всё исполню в точности, не извольте беспокоиться, — тут же с почтением и облегчением отозвался дворецкий.

Слуги поспешно поклонились и вышли — все, кроме старой Матрёны, которая тяжело опустилась на колени возле кресла с телом князя, покачиваясь из стороны в сторону, горестно всхлипывая и причитая. Княгиня растерянно наблюдала за старухой широко распахнутыми глазами, трясясь, как осиновый лист. Наверное, она тоже должна бы зарыдать, закричать, биться в истерике, так внезапно потеряв мужа, но Адель чувствовала себя как-будто оглушённой.

То ли монотонные причитания старой служанки прорвали пелену непонимания и отрицания действительности, но осознание того, что она стоит у мёртвого тела своего супруга, наконец начало охватывать Адель, усиливаясь с каждой секундой. Первоначальный шок, вызванный страшной новостью, прошёл, уступая место принятию случившегося. Комок слёз подкатил к горлу так внезапно, что Адель испуганно зажала рот обеими руками, боясь, что с губ сорвётся громкий, отчаянный крик. Но организм княгини решил пощадить её разум, смягчив жестокий удар. Вместо того, чтобы разрыдаться в голос, Адель вдруг почувствовала, что земля ускользает у неё из-под ног, и она летит куда-то вниз, в бесконечную чёрную бездну…

***

Потерявшую сознание княгиню отнесли обратно в опочивальню, где ею занялась напуганная Таня. Резкий запах нюхательной соли вскоре привёл Адель в чувство, но она ощущала себя слабой и очень несчастной. Уткнувшись лицом в подушку, она безутешно рыдала, предаваясь своему горю и мукам совести.

Неужели она была настолько слепа, что даже не заметила вчера, что муж плохо себя чувствовал? Ну, конечно, где уж ей было заметить, когда она с головой погрязла в мыслях об Александре? Бесстыдница, эгоистка… вот к чему привело её невнимание к мужу!

Несчастный князь — он так горячо любил её и до последнего надеялся, что она ответит на его чувства взаимностью. И вот, когда она решилась, наконец, исполнить свой супружеский долг, он вдруг оставил её одну! Точнее, оставил их с Софи. Господи, как она оправдается перед дочерью, когда та подрастёт? Как ей признаться в том, что своим безразличием и жестокосердием она довела прекрасного, добрейшего человека до преждевременной гибели?!

Таня сидела у постели своей госпожи, беспомощно слушая сдавленные рыдания, и тоже тихо плакала. Чем тут поможешь, когда жена оплакивает покойного мужа? Верной горничной, разумеется, было всё известно о любви Адель к графу Бутурлину, о тайне рождения Софи, она искренне сочувствовала своей госпоже, но девушка успела всем сердцем привязаться к немолодому мужу своей барышни. Князь был так добр ко всем, кто его окружал, никогда не повышал голос на слуг, а если и журил, то делал это без грубости, не в пример многим другим господам, которые не считали своих крепостных за людей.

Как ни странно, при всей мягкости князя, дворня вовсе не села ему на шею, напротив — его негромкому голосу повиновались сразу же, беспрекословно. Именно поэтому сейчас, по всему огромному дому — то тут, то там, — раздавались горькие рыдания. Владимира Кирилловича оплакивала не только безутешная молодая вдова, но и вся прислуга, для которой смерть любимого барина стала страшным ударом.

Помимо горя утраты, крепостных Оболенского терзал страх за своё будущее. Князь умер, теперь всем его имуществом будет заправлять молодая княгиня. Кто знает, как она решит распорядиться наследством мужа? Вдруг она вскоре выскочит замуж во второй раз — она ведь так молода — и тогда все они окажутся во власти совершенно чужого человека, не имеющего никакого отношения к роду Оболенских. То, что князь не оставил после себя сына, который мог бы продолжить их род, было ещё одним страшным ударом для всех, кто ему преданно служил. Слава Богу, есть хотя бы малышка-княжна, но она когда-нибудь вырастет, выйдет замуж, и род Оболенских по мужской линии прервётся… Подобные мысли сейчас приходили в голову каждого, кто оплакивал своего барина в старинном княжеском особняке.

Через четверть часа в комнату княгини робко постучали. Адель сразу же подняла со взмокшей подушки своё красное, заплаканное лицо, с тревогой глядя на дверь, а Таня поспешила открыть. На пороге стоял Григорий — камердинер покойного князя, убитый горем, с опухшими от слёз глазами, он робко перетаптывался на месте.