Вопреки себе (СИ)

Адель безвольно сползла со стула прямо в его объятия, словно тряпичная кукла, повинующаяся желаниям кукловода. Её потребность в нём сейчас была выше всех приличий, правил, и всего остального: она страдала, и ей необходимо было сильное плечо любимого мужчины. Она судорожно вдохнула волнующий запах его кожи и волос, обхватила дрожащими руками за шею и прижалась к широкой мужской груди, а он в ответ крепко обвил рукой её талию, нежно поглаживая по золотоволосой головке, наслаждаясь её близостью, теплом тела и мягкостью длинных шелковистых волос.

Михаил, глядя на это отчаянное проявление запретных чувств сестры и друга, лишь подавил недовольный вздох и поспешил отвернуться. Он не стал сразу же одёргивать влюблённых, давая им хотя бы миг для того, чтобы поддержать друг друга в горе. Адель и Александр любят друг друга, и ничего с этим не поделаешь. Такова, видно, их судьба…

Князь наблюдал за ними боковым зрением, видел, как нежно они обнимают друг друга, слышал их громкое, частое дыхание, ставшее одним на двоих, едва слышный шёпот Александра и тихие всхлипывания Адель. Ещё немного, и они, забыв, что он находится с ними в одной комнате, начнут целоваться… и что ему тогда делать? Выйти? Оставить их наедине? Или не дать сестре поддаться горю и совершить непоправимую ошибку?

Князь Вяземский тяжело вздохнул, понимая, что он — единственный из присутствующих, у кого осталась голова на плечах, и его долг — остановить этих двоих, пока их печальная история не усугубилась новыми необдуманными поступками. Хотя… куда же ей ещё усугубляться, когда у этой запутанной истории появилась первая невинная жертва?

========== Место дикой волчицы - в клетке ==========

Вердикт, который вынес индеец Пако после недолгого осмотра тела князя Оболенского, гласил — разрыв сердца. Когда слуги раздели покойного, чтобы омыть тело и подготовить для погребения, они в ужасе увидели, что вся левая половина его груди почернела от внутреннего кровоизлияния.

— Он умер почти мгновенно, — тихо сказал Александр Аделине, желая хоть немного успокоить её муки совести, ведь молодая вдова продолжала винить себя в преждевременной кончине немолодого супруга.

— Но перед смертью ему было невыносимо больно, и всё по моей вине, — горько возразила она, сглатывая слёзы.

— Вовсе не по твоей вине, дорогая, не стоит брать чужой грех на свою душу, — с мягким укором заметил Мишель.

— Мне вполне хватает и своих, — упрямо стояла на своём Адель, — и за смерть Владимира Кирилловича я несу такую же ответственность, как и тот… или та, кто непосредственно ускорил его конец. Вы же не знаете всего… я была к нему недостаточно внимательна, я должна была…

— Полно, Адель, твой брат прав — ты слишком строга к себе, — Александр подошёл к ней и нежно взял холодные ладошки в свои тёплые руки. — Но это пройдёт, я знаю по себе, просто сейчас ты пытаешься найти виноватых, и предпочитаешь винить себя. У меня было также, когда умер мой отец: я пытался взвалить вину на себя, думал, что недостаточно сделал для его спасения от болезни. Пойми, милая, Владимир Кириллович, видимо, давно страдал от болезни сердца, причём, он сам мог и не подозревать о её серьёзности, а тебя просто не хотел волновать попусту.

— Верно, мужчины часто поступают подобным образом, не желая признавать свой возраст и то, что пора заботиться о своём здоровье, — сказал Мишель, вставая рядом с сестрой и тем самым ненавязчиво, но всё же оттесняя их с Александром друг от друга. Ну, что всё-таки в голове у этих влюблённых? Говори с ними, не говори — всё без толку!

За окном уже светало и они втроём находились в голубой гостиной, где до сих пор благоухали букеты цветов, которые всего лишь сутки назад доставили в особняк ко дню рождения Адель.

Князь Михаил был зол на своего друга, и вполне обоснованно. Гостиная — это не опочивальня княгини, куда никто не мог войти без стука, двери в неё были открыты настежь, и слуги в любой момент могли увидеть неподобающее поведение своей молодой хозяйки. А ошалевший от любви граф, похоже, до сих пор не мог заставить себя вернуться в рамки приличий: он видел лишь Адель, её страдания, и жаждал облегчить их и защитить любимую от всех бед мира, тем самым подвергая опасности её репутацию.

Мишель уже жалел, что малодушно позволил своей сестре и Александру обниматься в её комнате. Князь прекрасно понимал, как тяжела запретная любовь, как любящим людям невыносимо жить, не имея права выразить свои чувства, потому и дал им возможность хотя бы недолго побыть в объятиях друг друга. Он напомнил влюблённым о своём присутствии лишь тогда, когда губы графа неосторожно коснулись губ его сестры. Не стоило ему позволять им заходить так далеко, поскольку Адель теперь то и дело вскидывала растерянные глаза на Александра, ища его поддержки, а граф не отходил от неё ни на шаг, словно верный страж. Это сближение между ними необходимо остановить, пока не заметили слуги или, не дай Бог, родственники. Скандал на похоронах — последнее, что было сейчас нужно их семьям.