Вопрос о технике в Китае. Эссе о космотехнике

Второй перевод, согласно Ли Саньху, состоит в замене Дао и Ци западными теорией и технологией. За Движением самоусиления (洋務運動, 1861–1895) последовали Сто дней реформ (戊戌維新, 11 июня – 21 сентября 1898), реакция интеллектуалов на шок от поражения, нанесенного Китаю Японией в Первой Японо-китайской войне (1894–1895). Ретроспективно вполне понятно, почему это событие было воспринято как травма: поражение, нанесенное западными странами, было объяснимо относительной развитостью их цивилизации, тогда как поражение от японцев, должно быть, казалось необъяснимым, учитывая, что Япония была для Китая небольшим «подчиненным государством». Последовавшее за Опиумными войнами Движение самоусиления было направлено, во-первых, на развитие китайских вооруженных сил, разработку более качественных военных кораблей и оружия; и, во-вторых, на интеграцию Китаем западных наук и технологий через индустриализацию, образование и перевод. Однако все эти планы были приостановлены из-за поражения в Японо-китайской войне.

Надо заметить, что в этот момент материалистическая мысль была довольно популярна в Европе, и китайские интеллектуалы, ближе познакомившиеся с европейской мыслью, начали ее апроприировать. Возьмем в качестве примера одного из самых известных интеллектуалов-реформаторов, Тань Сытуна (譚嗣同, 1865–1898). Подобно почти всем конфуцианцам, Тань также подчеркивал единство Дао и Ци. Однако, как отметил Ли Саньху, он приравнивал Ци к науке и технике, а Дао отождествлял с западным научным познанием, пусть и сформулированным в китайских философских категориях. Исходя из его материалистического мышления, Ци есть опора Дао; без Ци Дао перестало бы существовать. Поэтому Дао следует изменить, чтобы совместить с западным Ци. Следовательно, Тань фактически превратил «Ци на службе у Дао» (器 為道用) Вэй Юаня в «Дао на службе у Ци» (道為器用).

«Материалисты» этого периода сочетают китайскую философию с западной наукой очень творческими способами, которые порой кажутся абсурдными. В Шанхае в 1896 году Тань познакомился с английским иезуитом Джоном Фрейером (傅蘭雅, 1839–1928), который привнес в Китай понятие эфира[311]. Тань истолковал эфир материалистически и перенес его в свою более раннюю трактовку китайской классики, включая «И цзин» и неоконфуцианские тексты. Он предложил понимать конфуцианское жэнь (仁, «человеколюбие») как «использование» или «выражение» эфира:

В мире Дхармы, духовном мире, мире живых существ, есть возвышенное сущее, которое входит во всё, объединяет всё, направляет всё, наполняет всё. Его нельзя увидеть, нельзя услышать, нельзя учуять, нельзя назвать, и мы именуем его эфиром. Он порождает материальный мир, дух и живых существ.

Жэнь (человеколюбие) есть использование эфира, все сущие во вселенной приходят из него и через него общаются[312].

Заметьте, что если жэнь есть духовная часть эфира, то эфир есть как чи, так и Ци, а жэнь есть его Дао. Ретроспективно можно предположить, что Тань и вправду нашел замену неоконфуцианскому чи в эфире и, следовательно, хотел реализовать Дао через изучение эфира. В то время Тань также читал сделанный Джоном Фрейером перевод работы Генри Вуда «Идеальное внушение через ментальную фотографию» (переведенной Фрейером на китайский язык как 治心免病法, что можно перевести обратно на английский так: «Способы избавиться от психологических заболеваний»), где автор предлагает аналогию между движением волн и психической силой[313]. Этот образ полностью соответствует рассуждениям Таня об отношении между эфиром и жэнь, которые он развил в то, что назвал «теорией силы сердца», или «психической энергии (心力說)».

Товарищ Таня, другой известный интеллектуал-реформист, Кан Ювэй (康有為, 1858–1927), выдвинул аналогичную интерпретацию, заявив, что «жэнь – это тепловая сила; и (справедливость, праведность) – это гравитационная сила; нет третьего, составляющего вселенную»[314]. С самого начала можно понять их (наряду с другими подобными теориями, возникшими в тот же период) как попытки вновь объединить Ци и Дао; однако несоответствие категорий и их значений привело к несовместимым смесям, что не могло не закончиться неудачей.