Вопрос о вещи. Опыты по аналитической антропологии

Главенство руки над телом Хайдеггером даже не обсуждается, всё подчинено ей и физически и духовно, всё сфокусировано на работе руки. В сущности, славить руку это значит наделять её теми качествами, которые давно утрачены, качеством без-орудийности; как если бы доступ к вещному мог определяться таким кругом орудий, которые не могли бы заместить руку, и которыми она способна управлять, к себе «приспосабливать». Такую руку нам сегодня не найти в сферах промышленного производства вещей/товаров. Как не сможем найти там следов подручной вещи, ибо они подчинены иной близости, техно-орудийной и чисто утилитарной, не телесно-миметической, не «подручной». Где же эта хайдеггеровская рука смогла обрести надёжное убежище? Конечно, в искусстве, поэзии и философии – там мастер ещё имеет доступ к реальности, как когда-то ремесленник (кем, собственно, и был живописец или человек искусства в прошлом веке, он всё делал сам, он был МАСТЕРОМ). Ныне такого не может быть в качестве нормы и требования; рука потеряла доминирующее положение в промышленном (массовом) производстве, да и в повседневном жизненном окружении, где предметы обихода морально изнашиваются настолько быстро, что не успевают стать вещами.

Вероятно, самое главное в определении вещи – необходимость в её существовании, это близость, близость не расположения, а делания. Вещь – это то, что делается руками, в этом смысле она «подручна», всегда под рукой, близка и достижима, она – самая ближайшая к нам часть мира, а он вещно полон. Вот аксиома: всякая вещь имеет время и место. Но есть вещи, которые уже не вещи, они не близки нам, а близость и есть основное определение вещи, которое, например, выделяет Г. Марсель и М. Хайдеггер. Причём это касается не всех вещей: к тем же, которые нас ужасают и нас превосходят, которыми мы восхищаемся, это не относится.

53. Этика подлинного

Можно начать с замечаний Дж. Рёскина, который сравнивает великих живописцев с искусными фехтовальщиками, отмечая их предельно точный удар руки, который не обременён предварительной подготовкой, – «целый день труда таких мастеров, как Мантенья или Паоло Веронезе, тратился на то, чтобы производить ряд неуклонных и непрерывных движений руки, более точных, чем движение лучшего фехтовальщика; карандаш, оставляя одну точку и переходя к другой, не только с непогрешимой точностью достигал конца линии, но столь же непогрешимо совершал самые разнообразные движения на протяжении более фута, так что оба они (Веронезе часто делал это) могли нарисовать законченный профиль или иной ракурс лица одной линией, не нуждавшейся в правке»¹⁰⁷. Набросок не правится… линия остаётся точной и совершенной. Неповторимой. Вопрос Рёскина: а нет ли в этой уникальной точности очевидного этического содержания? Тогда рука великого мастера должна быть абсолютно чиста и в нравственном отношении. Мы знаем, насколько важна была, например, для Клейста аналогия с фехтованием (в его понимании театра марионеток). Чтобы пояснить свою мысль, он обращается к небольшой истории об искусном фехтовальщике, которого отвели в подвал к прикованному медведю и попросили атаковать зверя. И вот что произошло – признание фехтовальщика: «Я сделал ещё один выпад со стремительной лёгкостью, человеку бы я, уж верно, угодил в грудь, – медведь едва повёл лапой и отпарировал удар. Теперь я был чуть ли не в положении молодого господина фон Г. Нешуточный вид медведя и вовсе лишил меня самообладания, удары сменялись ложными атаками, с меня ручьями тёк пот – всё напрасно! Мало того, что все мои удары медведь парировал, как лучший фехтовальщик на свете, ложных атак он просто не принимал (на что не способен ни один фехтовальщик в мире): глядя в глаза мне, он словно видел в них мою душу, он стоял с поднятой для удара лапой, и если мои выпады были обманными, не шевелился»¹⁰⁸. Ведь то, что медведь так легко отражает выпады фехтовальщика, может быть объяснено тем, что он всякий раз опережает, а точнее, предвосхищает каждое движение атакующего, блокируя своим. Если бы фехтовальщик смог занять место медведя, то овладел бы совершенно иным мастерством боя. Так и с руками управляющего марионетками режиссёра: кажется, что они движутся даже независимо от тех нитей, которые надеты узелками на кончики их пальцев. Движение пальцев идёт в одной плоскости – движение марионеток в другой. И тем не менее обе они слитны и взаимодействуют так, как если бы между ними была непрерываемая обратная связь¹⁰⁹.

54