Вопрос смерти и жизни

На протяжении всех этих испытаний Мэрилин остается внешне спокойной, гораздо спокойнее меня, и при каждой возможности старается унять мою тревогу. Но она снова и снова говорит о самоубийстве с помощью врача. Я думаю, что ассистированное самоубийство невозможно, когда есть эффективные методы лечения, но пока ничего не говорю. Со временем она сама это узнает. Я постоянно напоминаю ей обо всех драгоценных моментах, которые скрашивают наши дни. «Помнишь, – говорю я, – как весело мы провели тот вечер, когда к нам приезжала наша внучка Ленор и мы искали в телевизионных приложениях хороший японский фильм? А те чудесные минуты, когда мы просто держимся за руки? Подумай об этом, подумай о том, как нам повезло. Наше сознание – самое ценное, что у нас есть. Я наслаждаюсь каждой минутой; другого такого шанса не будет. Как ты можешь просто отказаться от него?»

«Ты не слушаешь, – отвечает она. – Я осознаю ценность сознания, но не могу объяснить тебе, насколько плохо я себя чувствую. Ты никогда не испытывал ничего подобного. Если бы не ты, я бы давно нашла способ покончить с этим».

Я слушаю. Неужели она права?

Я вспоминаю времена, когда мне было плохо. Хуже всего было несколько десятилетий назад, когда мы вернулись с Багам, где я подхватил какую-то тропическую инфекцию. Лихорадка изводила меня месяцами. Я обращался к лучшим специалистам по тропической медицине, но все было напрасно. У меня часто кружилась голова, меня тошнило, и я неделями лежал пластом. В конце концов я пошел в спортзал, нашел тренера и буквально заставил себя восстановиться после шести месяцев болезни. Но за все это время я ни разу не подумал о самоубийстве, сказал я Мэрилин. Я верил, что моя болезнь пройдет, а жизнь слишком драгоценна. Многие годы меня мучили приступы головокружения – это было ужасно, – но каким-то образом я выстоял. Теперь я и не вспомню, когда в последний раз у меня кружилась голова. Конечно, глупо сравнивать мою болезнь с ее. Возможно, Мэрилин права; возможно, я недооцениваю степень ее страданий. Я должен смотреть на жизнь с ее точки зрения.

* * *

Наконец-то наступает четверг – день нашей встречи с доктором М. Сегодня мы узнаем, работает ли иммуноглобулиновая терапия. Поскольку я теряю веру в свою способность адекватно воспринимать чужие слова, я прошу наших близких друзей Дэвида Шпигеля и его жену Хелен Блау сопровождать нас. На приеме выясняется, что часть необходимых анализов еще не готова. Я разочарован. Существует два маркера, которые могли бы сообщить нам о реакции Мэрилин. Один маркер оказался положительным, но другой пока не сделали.

Я задаю пару вопросов доктору М. и говорю, что с нетерпением ждал этого дня в надежде узнать, работает ли иммуноглобулин. Правильно ли я делал, что ожидал получить ответ сегодня?

Доктор М. говорит, что я не ошибся, и просит прощения, что не выписала направление на второе исследование. Она обещает сделать это немедленно. После приема мы должны зайти в лабораторию и сдать кровь. Доктор М. заверяет нас, что завтра же позвонит Мэрилин и сообщит результаты.

– И последний вопрос на сегодня, – говорю я. – Если иммуноглобулин не поможет, есть ли другие варианты?

– Несколько, – отвечает доктор М.

Я смотрю на Мэрилин и вижу, что она качает головой. Движение почти незаметно, но я понимаю, что она хочет сказать: «Забудь об этом. С меня хватит. Я больше не буду проходить никакого лечения».

За несколько минут до конца приема Мэрилин рассказывает о том, почему она не боится смерти, и цитирует отрывки из моей книги «Вглядываясь в солнце», включая фразу Ницше «умереть вовремя». Она говорит, что ни о чем не жалеет – у нее была замечательная жизнь. Слушая ее, я чувствую гордость: за нее, за четкость ее формулировок, за ее выдержку. Доктор М. тоже тронута ее словами; на прощание она обнимает Мэрилин и говорит, какая она молодец.

* * *

За последние недели я несколько раз видел сны, но, как ни странно, не могу припомнить ни одного. В ночь после встречи с онкологом я сплю беспокойно и отчетливо помню фрагмент длинного, пугающего сна. Я держу в руках большой чемодан и стою на обочине пустынной дороги. Что-то неприятное предшествовало этому, но что – я не могу вспомнить. Наконец появляется машина. Водитель останавливается и предлагает меня подвезти. В его лице есть что-то отталкивающее, почти дьявольское: я не доверяю ему. Я тайком фотографирую его номерной знак и отправляю снимок на электронную почту знакомого. Я отказываюсь садиться в машину: мы долго молчим, пока он наконец не уезжает. Последнее, что я помню, – я стою один на обочине в полной темноте. Машин нет. Я не знаю, что делать и куда идти.

Чем усерднее я пытаюсь исследовать сон, тем быстрее он выветривается из моей памяти. Но смысл кажется ясным: я одинок, напуган, потерян и жду конца. Приподнимаю шляпу перед создателем снов, который живет в моем разуме.