— Но как получилось так, как получилось? — чуть нахмурился Боунз. — Разве не было никаких признаков надвигающейся катастрофы?
— Были, но их никто не понял. Некому оказалось, — тяжело вздохнул Джим. — Там было всего-то четыре тысячи колонистов, большая часть — фермеры. Некоторое количество управленцев и учителей. В той системе не было ничего: ни аномалий, ни полезных ископаемых, ни-че-го. Обыкновенная аграрная планета с одним спутником и солнцем, находящимся в три раза ближе к планете, чем земное. Уже остывающем, и только потому планета была пригодна для жизни. В основном степная поверхность, невысокие скалистые горы, не было таких водных массивов, как на Земле. Только средней величины реки. Некому было зафиксировать аномальную вспышку на солнце, последствия которой оказались такими страшными.
— Первым начало сохнуть зерно. До сбора урожая было еще полтора месяца, но никто не понял сначала, в чем дело. Оно начало сохнуть, сереть и осыпаться. Решили, что это поле просто чем-то заражено. А потом пошло по нарастающей — одно поле, второе, третье… Очень быстро. Потом высохла земля. Не просто потрескалась сухой корочкой, она начала сыпаться между пальцев серой трухой. И на глазах стали высыхать реки. Вот тогда и поднялась паника. Продовольствие исчезло из свободного доступа в считанные часы, так же, как и вода. Кодос ввел военное положение, на основании которого реквизировал все репликаторы, бывшие на планете. Но все еще намеревался справиться своими силами, поэтому сигнала о помощи еще не был послан.
Джим сгорбился и уже обеими руками вцепился в изрядно помятое яблоко, за которое цеплялся, как за якорь.
— Но положение ухудшалось стремительно. А помощь, о которой запросили, надо было еще дождаться, как оказалось. И тогда он принял то самое решение — евгеника превыше жизни. Отбирались самые ценные экземпляры. Не люди. Экземпляры. Никто не знал поначалу, зачем гвардия Кодоса забирает людей и почему они не возвращаются. А когда узнали — воцарилась анархия. Людей уже никуда не увозили — их расстреливали на местах. Везло только тем, кто входил в список Жизни. И то, если они случайно оказывались среди трупов, наказание никто не нес — меньше ртов, больше еды для других.
— Капитан, а как же те, кто попал в этот самый список Жизни? Как они реагировали на то, что их родных убивали? Неужели им было все равно? — растерянно спросил Маккой.
— А мне откуда знать? — криво улыбнулся Кирк. — Я-то в тот список не попал…
— Почему? Капитан, у вас очень высокий уровень интеллектуального коэффициента, нестандартная логика и быстрое мышление. Да, тогда вы были младше, но настолько характерные признаки видны без всяких тестов, — Спок даже чуть отодвинулся, чтобы лучше видеть Кирка.
— Спок, ты кое-что забыл, — горько улыбнулся Джим. — Я. Был. Ребенком. Понимаешь? Ребенком. Физически я был слабее любого взрослого, а значит, не мог выполнять тот же объем работ. Зато еды растущему организму требовалось столько же. Плюс, ты забыл про мои аллергии. Их всего три явных, но зато каких! Вон, можешь у Леонарда спросить — он тебе такое понарасскажет. В списке Жизни не значилось ни одного ребенка, Спок. Мы все были в расстрельных списках. Кодос озаботился спасти генетически абсолютно здоровых взрослых, от которых можно было получить здоровое потомство потом, чем тратить ресурсы на тех, кто был в данный конкретный момент бесполезен.
— Гос-с-споди, — спрятал лицо в ладонях Маккой. Спок застыл памятником самому себе — его разум никак не мог совместить логику и понимание. Логика твердила, что действия диктатора отвечали ситуации, они были наиболее эффективны и практичны. Но вот чувства заходились в ужасе — он мог никогда не познакомиться с Джимом и понять, что…
На этом «что» чудовищным усилием воли Спок оборвал мысль.
— Капитан, но как тогда вы спаслись? — перевел он разговор на другую тему.
— Чудом, — тихо ответил Джим. — Я сходил с ума от голода, у меня уже начались галлюцинации, и я думал, что выйти к карателям самому станет освобождением. Я стоял тогда на коленях возле поля, которое еще совсем недавно колосилось зерном, и перебирал ту труху руками. В какой-то момент я понял, что у меня в пальцах крутятся несколько зернышек… Так я и выжил: ползал на коленях среди пыли и просеивал ее в руках ради жалкой горстки зерна. Потом возвращался в пещеру, в которой прятался все это время и растирал ее в муку. К вечеру как раз набирались полторы кружки воды, которая сочилась по стенам — видимо, где-то в скальной толще был родник, до которого та вспышка не добралась. Я быстро понял, что съедать получившуюся кашу лучше всего утром — если в обед, то утром сил уже не было. Вечером — и утром я опять голодный.