62
Дар премудрости является высшей харизмой Святого Духа, венчающей собой все остальные благодатные дары. Этот дар, наверное, можно сравнить с тем духовным воспитанием (греч. παιδεία – «образование» или, лучше, «путь жизни») или христианской мудростью, которую св. Григорий Палама противопоставляет, следуя святоотеческой традиции, внешней мудрости. Она есть мудрость, преображенная благодатью веры и любви, и называется горней премудростью и премудростью Божией; как духовная, она подчиняется премудрости [Святого] Духа, поскольку познает и воспринимает харизмы Его (см.:63
Схолия 22: «По его словам, первое по действию в отношении нас благо, то есть страх [Божий], Писание называет последним, как начало премудрости. Начиная движение от этого [страха], мы возводим разум к конечной цели – премудрости, после которой мы приближаемся уже к Самому Богу, имея одну только премудрость как посредницу для соединения с Ним. Ибо невозможно обрести премудрость, если прежде не счистить с себя полностью гной неведения и не стряхнуть прах порока с помощью страха [Божия] и посредством остальных харизм. И для того чтобы мы познали пределы и закон благочиния, Писание и устанавливает порядок [харизм], согласно которому премудрость является ближайшей к Богу, а страх [Божий] – ближайшим к нам».64
Разум, или духовное разумение (σύνεσις), поставляется здесь преп. Максимом выше ведения (гносиса), ибо он является преобразующим началом (μεταποιητικήν εξιν) и для самого познания (см. примеч. 61 к данному Вопросоответу).65
Схолия 23: «Премудрость, по его словам, есть единица, неделимо созерцаемая в различных добродетелях, [происшедших] из Нее, и единовидно сосредотачиваемая в действиях (ένεργειαις) всех добродетелей; она вновь является как единица, когда [происшедшие] из нее добродетели опять восстанавливаются в ней, и мы, ради которых происходит возникновение (γένεσιν ποιείται την πρόοδον) каждой отдельной добродетели, восходя (άνατατικως) через каждую добродетель [по порядку], собираемся, как единое целое, в ней».66
В чисто формальном плане эти мысли преп. Максима напоминают мысли неоплатоников, согласно которым ритм вселенского бытия определяется триадой «пребывание – выхождение – возвращение» (μανή – πρόοδος – έπιστροφη). Но, как отмечает С. Герш, данная триада в христианстве (прежде всего у Дионисия Ареопагита и преп. Максима) претерпела столь существенную трансформацию, что о каких-либо параллелях трудно говорить. В частности, у преп. Максима первый член триады (μονη) является не изначальным этапом творения, но конечным пунктом его, тождественным обожению; понятие πρόοδος также теряет свой специфический смысл, приближаясь к обычному значению «прогресса» (вернее, «преуспеяния»); естественно, изменяется и значение термина έπιστροφη. Поэтому преп. Максим и является убежденным оппонентом всякого античного циклизма, который на христианской почве произрос в виде ереси оригенизма (см.:67
Схолия 24: «Он говорит, что слепой верой обладает тот, кто не исполняет Божественные повеления. Ибо если повеления Господни суть свет, то ясно, что не творящий их лишен света Божия и обладает оставшимся втуне (ψιλην), а не истинным призванием».