Вопросоответы к Фалассию

¹⁰ Последняя часть этой фразы (υπδ των δικαίων πόνων, καί του επάυτοΐς δικαιότατου θανάτου φυσικωςενεχομένοις) показывает, что преп. Максим рассматривает страдания («утруждения») как нечто положительное ради нас, а еще более положительной («праведнейшей») представляется для него смерть. Данная точка зрения достаточно обычна для святых отцов. Так, св. Иоанн Златоуст часто говорит о пользе (κέρδος, κερδαίνω, ωφέλεια etc.) страданий, рассматривая их как благо, способствующее духовному возрастанию человека (см.: Nowak E. Le chretien devant la souffrance / Etude sur la pensee de Jean Chrysostome. Paris, 1972. Р. 110–193). Что же касается смерти, то уже во II в. св. Феофил Антиохийский утверждал, что «через физическую смерть Бог оказал человеку “величайшее благодеяние”, ибо таким образом ограничивается время греховного состояния человека. Смерть служит гарантией тому, чтобы человек “не был вечно связан грехом”. Святитель Григорий Нисский высказывает эту истину еще более ясно, с присущей ему философской рассудительностью и проницательностью: чтобы не увековечивалось зло, которое развилось в душе человека, “сосуд”, то есть тело, на время разрушается смертью; и это есть милость мудрой Благости и человеколюбивого Промысла Божия» (цит. по: Василиадис Н. Указ. соч. С. 93–97).

В свое время мы по этому поводу замечали: «Согласно преп. Максиму, в муке и смерти, в отличие от чувственного наслаждения, содержится глубинный смысл, ибо они препятствуют бесконечному расширению греха, которое может абсолютно уничтожить сам принцип (логос) человеческой природы, созданной Богом. Поэтому они являются несомненным благодеянием для падшего человечества» (Сидоров А.И. Святоотеческое наследие и церковные древности. Т. 5. М., 2017. С. 629–630).

¹¹Схолия 5: «Он говорит, что должна быть явлена середина для уничтожения крайностей, [то есть явлены] утруждение и смерть Господа, поскольку рождение (γένεσιν) Его ради нас было свободно от наслаждения, а смерть Божественной Плоти Его была чиста от страстной жизни, – в этой [Плоти] Он добровольно претерпел возникновение, рождение и смерть ради нас (γένεσίν τε και γέννησιν και θάνατον δι’ ημάς), чтобы, явив Себя Средним (μέσος), упразднить наше возникновение из наслаждения и нашу смерть, [проистекающую] из страстной жизни, а также чтобы переместить нас в жизнь иную, свободную от временного начала и конца (αρχης ελευθέραν χρονικής και τέλους), – эту жизнь творит не природа, а благодать».

¹² Изъясняя эти мысли преп. Максима, отец Иоанн Мейендорф говорит: «Первозданная человеческая природа не была сотворена ни для наслаждения, ни для страдания посредством чувств. Она испытывала блаженство, только восходя умом к Богу. Когда же человек обратился к чувственным удовольствиям (ηδονή), он неизбежно стал причастным страданию (οδύνη), предполагающему смерть. Сама Божественная Премудрость предусмотрела это справедливое средство, чтобы дух человека понял свое безумие: поиск чувственных удовольствий влечет за собой разрушение человеческой природы. То, что противно естеству, не способно существовать, и смерть полагает ему предел; для поврежденной природы страдание есть предостережение от соблазна считать чувственные удовольствия естественными для человека, смерть же есть освобождение и милость» (Иоанн Мейендорф, протопресвитер.

Иисус Христос в восточном православном богословии. М., 2000. С. 158).

¹³Схолия 6: «По его словам, совершенно немыслимо было, чтобы естество [человеческое], подверженное наслаждению по произволению и муке вопреки произволению, было вновь призвано к изначальной жизни, если бы Создатель не стал человеком, добровольно принявшим на Себя муку, придуманную для наказания [человеческого] естества за произвольное наслаждение, – ту муку, которая не имеет предваряющего ее возникновения из наслаждения. И это для того, чтобы Он освободил естество от рождения, происшедшего вследствие [Божия] осуждения, восприняв на Себя рождение, не имеющее начала в наслаждении».

¹⁴ См. по этому поводу рассуждение С. Л. Епифановича о последствиях грехопадения по учению преп. Максима: «Человек не только лишен был нетления своей природы, но и осужден на страстное рождение от семени по образу животных. Тело его было вполне подчинено законам добровольно избранной скотской жизни. Закон греха – чувственное удовольствие – нашел себе выражение в самой низкой форме скотского сладострастия. Сила этого осуждения была в особенности велика. Вместе с греховным рождением постоянно передавался и грех произволения (ηδονή), и грех естества (παθητόν, тление, οδύνη), так что в рождении всегда суммарно повторялся весь грех. Рождение (γέννησις вместо первоначального γένεσις) стало каналом, который приобщал человека с самым началом его бытия к потоку греховной жизни. Оно поэтому стало синонимом первородного греха» (Епифанович С. Л. Преподобный Максим. С. 83–84).