Еще немного - и она спятит окончательно; и тогда Карлине не составит труда с ней расправиться.
Выплюнув окурок, женщина задавила его каблуком, после чего, шумно облизнув зубы, принялась чесать мизинцем в ухе. Альцин, гладко причесанный, благоухающий лавандой и горьким апельсином, нахмурился; его кожа была бледной, словно присыпанной пудрой, и Карлина ухмыльнулась; она бы совершенно не удивилась бы, узнав, что этот фат пудрил свои щеки и подрисовывал брови.
- Мисс Гейзенберг, - начал лорд Димитреску церемонно, словно они оба были на светском рауте, - я понимаю, что для вас слишком сложно соблюдать элементарные правила приличия, однако не могу не заметить, что для дамы ваше поведение совершенно не допустимо. Не могли бы вы проявить немного уважения и вспомнить о манерах хотя бы в присутствии Матери Миранды и прочих лордов?
Карлина прищелкнула языком, недовольно сведя брови над переносицей; рукоять молота она поглаживала вверх-вниз с весьма двусмысленным видом, и усмехнулась, поняв, что волчье-желтый взгляд Альцина неотрывно следит за ее рукой.
- А нахер бы тебе не пойти, щегол? - бросила Гейзенберг, глядя на лорда Димитреску исподлобья. - Своих щенят воспитывай, а меня не надо. Поздновато уже.
- Отнюдь, - Альцин картинно выпустил ровное колечко дыма и одарил женщину ублюдской улыбкой. - Учиться никогда не поздно.
- Вот и учись пасть держать закрытой, - посоветовала Карлина, зло дернув верхней губой; безобразная кукла, сидящая на коленях у Донны Беневиенто, радостно задрыгала ножонками.
- Кто-то сердится, сердится, сердится, - заверещала она, вращая стеклянными глазами; Моро, косясь на Гейзенберг, отошел, нервно заламывая покрытые волдырями и кожистыми наростами пальцы. Альцин Димитреску склонил набок голову со скорбным выражением лица; тонкие выпендрежные усики над его верхней губой будили в Карлине желание взяться за бритву и срезать их к чертям вместе с половиной его смазливой физиономии.
- Как грубо. Вам это совершенно не идет.
- Сказать, куда ты пойдешь, если не заткнешься? - воздух вокруг правой руки Карлины задрожал, потрескивая от напряжения, молот прыгнул в ее ладонь, будто живой, и каменные плиты треснули, когда женщина, размахнувшись, опустила набалдашник на пол. Энджи зашлась визгливым мерзким смехом, пока Донна изображала истукана в вуали, Моро шарахнулся в угол, а зараженные, прячущиеся по углам и в щелях, как крысы, отозвались воем и рычанием, которые, сливаясь единым гулом, заполнили полуразрушенную залу собора. Карлина мятежно взглянула на Альцина, готовая колотить его до тех пор, пока молот не пробьет ему грудную клетку; уже за одни его намеки и шуточки лорд Димитреску заслуживал, чтобы ему выбили нахер все зубы.
Рев, вой и тявканье доносились со всех сторон, но перешли в подобострастный скулеж, когда Альцин звонко щелкнул каблуками, поставив обе ноги на пол; ликаны и зомби поджимали при нем хвосты, как шакалы перед тигром, однако Карлина, может, и проигрывала слегка в размерах, но вполне могла уложить этого гренадера на лопатки. Или хотя бы слегка взлохматить ему волосы. Или сбить галстук. Испачкать пиджак, порвать брюки, плюнуть на начищенные до блеска ботинки; что угодно, лишь бы Альцин стал похож на обычного живого мужика, а не на картинку из модного журнала тридцатых годов.
- Откуда в тебе столько злости, девочка? - лорд Димитреску говорил ласково, вкрадчиво, будто с ребенком, зная, как подобное обращение выводило из себя Карлину. - Мы же семья.
- Мы - местное шоу уродцев, а ты - звезда нашего цирка! - подбросив молот, Гейзенберг легко поймала его другой рукой и вскочила, крутанувшись на каблуках. Полы ее потертого плаща взметнулись, шляпа едва не слетела, но женщина успела придержать ее рукой. - Дамы и господа! Мальчики и девочки! Только сегодня и только у нас выступает лорд Пиявка! Сколько бы крови он не хлебал - ему все мало!
- Мало! - вскинулась Энджи, размахивая тонкими ручками. - Нужно больше крови, больше!
- Проказница, - обронил Альцин, стряхивая пепел на пол, - если дитя ведет себя скверно, значит, жаждет внимания. Совсем не обязательно быть такой несносной, мисс Гейзенберг, чтобы я вас заметил. Трудно проглядеть ваши грязные руки или не услышать ваш запах, более подходящий портовому грузчику, нежели порядочной женщине.